Николай Никитин: Джим

Джим скучал, ему не с кем было развлечься. Тигр Петя, привыкший к петухам, которые ему до смерти надоели, оказался невероятно ленивым и даже угрюмым существом. Когда в конюшне появлялся Цани и входил к тигру в клетку, Петя рычал и подпрыгивал, стараясь лизнуть хозяина в ухо. Петухи жили замкнутой, самостоятельной жизнью. Они презирали всех, начиная с хозяина. В особенности же они презирали своих соседей, в том числе и Джима. Эти эгоисты, эти нахалы решительно никого не стеснялись. Иногда, путая время, они по ночам громко бранились, иногда горланили на всю конюшню свои деревенские песни. Козлы наоборот... Козлы гордились своим соседом, они пристально смотрели на Джима, высунув головы за перегородку. Но Джиму они не нравились. Они пахли...

Днем Джима выпускали на манеж. Он бегал на лонже вокруг барьера, его приучали садиться на барьер, стоять на задних ногах и танцевать вальс. Все это он проделывал неохотно, он очень плохо повиновался - кричал, трубил, а иногда в раздражении даже стучал хоботом, будто кулаком, по барьеру. Многие из артистов говорили, что Джим зол, ни к чему не способен, и даже сам директор однажды прямо заявил Цани:

- Бросьте! Этому идиоту никогда не понять, что такое цирковая работа.

Цани недоверчиво покачал головой. Тогда директор мягко взял артиста за руки (дело было на манеже) и сказал:

- Послушайте, Цани... Слон закалькулирован! Амортизация слона идет! Снабжение идет... Плановик в отчаянии. Вложения в слона идут! А где производственный эффект?

- Может быть, будет... - уклончиво ответил Цани.

- Может быть? Может быть? - не без яда повторял директор. - А план? Ваш слон не уложился в план!.. Я вам заявляю со всей ответственностью: лимиты у слона исчерпаны!

- Что же, по-вашему, бросить все?

- Отправим его в зооцентр... Обратно! Пусть там как хотят!.. Не наше дело! Этот Джим, этот варвар никогда ничего не поймет.

- Ерунда! - сказал Цани. - Слона, как и человека, надо понять. И тогда дело в шляпе.

Джима все-таки выключили из программы. Цани на свой страх и риск все еще продолжал с ним возиться, делая это больше из гордости, чем из каких-либо иных побуждений.

Каждый день он репетировал одно и то же, пока Джим не почувствовал, что на кругу из опилок ему несравненно веселее, чем в стойле, на звякающей цепи. Тогда все изменилось. К тому же лакомства, получаемые за исполнение, окончательно прельстили его.

Так понемножку, день за днем, Джим втянулся в работу.

Но самым интересным для него была не работа. После репетиции он обыкновенно разгуливал по манежу. Вот когда он наслаждался! Он обнюхивал все, что ему попадалось, иногда он останавливался и, воинственно задрав хобот, прицеливался глазом на окурок. Иногда он трудился, разрывая ногой манеж, и, будто в джунглях, добирался до глины и пожирал ее. Иногда кто-нибудь из артистов или служащих угощал его яблоками. Он охотно принимал подарки. Как-то раз машинистка из канцелярии цирка принесла ему винограду. Попробовав его, Джим сошел с ума. Хоботом он зацепил машинистку и потащил ее за собой в стойло.

Иногда он забавлялся... Набрав полный хобот опилок, он осыпал ими свою спину. Униформист подбегал к нему с метлой и начинал его чистить. Джим снова осыпал себя опилками. Когда жесткая метла скребла ему кожу, он покряхтывал от восторга. Он повторял свой трюк до тех пор, пока униформист не прогонял его в конюшню.

Однажды днем, когда оркестр разучивал на манеже музыкальную клоунаду, случилось чудо...

Униформисты уже затягивали барьер ярко-пестрой парчой, подготавливая манеж к вечернему представлению. Один из них, взяв кнут, погнал Джима с манежа. Джим послушно потрусил к себе. Около выхода униформист бросил кнут. Джим увидел это, нагнулся за кнутом и зажал его в хобот. Затем он пошел в свой станок, размахивая находкой.

Это заметил Цани, стоявший в коридоре. У стойла Джим выронил кнут. Но Цани поднял его и снова дал ему в хобот.

Джим стал им размахивать, а хозяин вертелся возле него, тоже размахивая руками и напевая: "Ай, Джим! Ай, молодец!"

Этот фокус Цани проделал несколько раз, потом созвал оркестрантов и, объяснив им задачу, снова подошел к слоненку.

- А ну-ка, Джим! Еще! - сказал он. - Ай, молодец!

Кнут взвился в хоботе. Вдруг рядом с Джимом грянул джаз. Джим с тревогой покосился на сверкающие трубы, но все-таки не уронил кнута. Когда музыка стала стихать, хобот его опустился. Он сделал движение, какое делает дирижер, заканчивая пьесу.

Оркестр смолк.

- Сахару! - крикнул Цани.