Николай Никитин: Это было в Коканде

Сашка вдруг напружился, как в молодые годы, расстегнул ворот кителя, шея у него побагровела, и он сделал страшные глаза:

- А что? Махнем! Напишем в ЦК.

Юсуп согласился.

52

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Через три года возникло совсем иное дело, совсем не сплетавшееся с тем, о котором говорил Юсуп, но по существу, как многие решили впоследствии, связанное с ним. Оно возникло и протекало, конечно, уже без Юсупа, при иной обстановке в иных обстоятельствах и с иными людьми. И завершилось полным разгромом Карима и его соучастников. Эти события пронеслись над землей как раз в дни весеннего сева...

1940

О Р О М А Н Е "Э Т О Б Ы Л О В К О К А Н Д Е"

Начинающим литератором (еще в 1923 году) слыхал я лично рассказы М. В. Фрунзе о Средней Азии, о борьбе советских людей за освобождение Бухары от феодальной власти эмира. Дм. Фурманов, соратник Фрунзе по этим походам, также делился со мной своими воспоминаниями. И когда через десять лет я попал в Среднюю Азию, эти рассказы, конечно, воскресли в моей памяти. Однако не только минувшее стало мне яснее. Яснее стал виден тот огромный исторический процесс, в котором созревало и крепло братство между русскими и узбеками. Стало понятным, каким образом произошли разительные перемены, превратившие захудалую царскую окраину в чудесный край, и каким путем Юсуп, мальчик-раб при конюшне богача Мамедова, возмужав и закалившись в обстановке боевых лет, смог сделаться комиссаром Советской Армии, а затем большим партийным работником.

Но как же писался "Коканд"?

Эти несколько страниц, с которыми я хочу обратиться к читателям, ознакомят их с историей возникновения этой книги. И, может быть, дадут им понять, каким же образом русский писатель берется за материал Востока ("восточный")? Для него, по-видимому, чуждый или случайный?.. И каким образом этот материал, эта тема становятся для него настолько живыми и близкими, что без них он не может представить себе своего творчества...

По рождению я северянин. Отсюда, из северного материала, вышло большинство моих повестей и рассказов и в их числе роман "Северная Аврора". Так что Средняя Азия пришла ко мне как будто бы извне. И никакими житейскими нитями я как будто бы не был с ней связан... Так как же все это вышло? Этот вопрос сейчас и для меня самого интересен, потому что до сих пор я над ним не задумывался. Ну, значит пришла пора над этим подумать...

Рассказы М. В. Фрунзе и Дм. Фурманова еще не давали мне права писать о Средней Азии. Они были для меня тем "зачином", с которого начинается всякая песня. Но это еще не было "Кокандом" ни по теме, ни по своему сюжету.

Как это ни странно, но мысль об этой книге, о возможном воплощении ее родилась во мне в дни Первого Всесоюзного съезда советских писателей, когда я встретился с некоторыми среднеазиатскими работниками, а также и с рядом писателей, уже побывавших в этом краю.

Нельзя забыть дни Первого съезда писателей! Праздничные, радостные, полные необыкновенных ощущений и мыслей... До этих дней я считал себя, как и многие из моих русских сотоварищей и друзей по литературе, только русским писателем. Масштаб своей духовной деятельности я ограничивал пределами Ленинграда, Москвы, вообще Россией. Все остальное представлялось мне чем-то экзотическим, чрезвычайным, далеким.

Если вспомнить классическое прошлое нашей русской литературы, так и там встретишься приблизительно с тем же отношением. Даже у Пушкина и Лермонтова "кавказская тема", тема Востока, в сущности, звучит по-русски, если можно так выразиться... "Бахчисарайский фонтан" - лишь тема любви и судьбы пленницы Марии. Гирей и все прочее - лишь обрамление. Лермонтов это прежде всего тема русского воина в обстановке Кавказа, или также тема судьбы, личности или тема русского среди кавказских гор. Ранний рассказ Льва Толстого - опять, по существу, русская тема, тема прекрасных человеческих взаимоотношений, возникших между русским офицером и горянкой Диной, тема "Кавказского пленника".

Но в дни Первого съезда мне стало понятно, что я не только русский писатель. А советский писатель. И не только в смысле идеологии, а и в смысле материала, которым я могу воспользоваться. И не только могу, а может быть, должен...

Когда я увидал своими соседями по Колонному залу писателей украинцев, грузин, белорусов, армян, узбеков, таджиков, туркмен, азербайджанцев и т. д., - эта мысль об общности наших задач укрепилась во мне. Нет, нам нельзя быть замкнутыми и ограничиваться, говоря метафорически, пределами только своего "щигровского уезда". Это, конечно, шутка, но мысль, даже шутливо выраженная, все-таки таит в себе зерно истины. Двое из моих друзей (Тихонов и Павленко) уже побывали в Средней Азии, уже писали о ней, и я решил пойти за ними следом. Мне думалось, что двух-трех недель будет мне достаточно и что я сумею дать хотя бы какой-нибудь очерк, что в предстоящей поездке я удовлетворю свое писательское любопытство. О большем я и не думал. И вот поэтому почти сразу после съезда я отправился в Среднюю Азию...