Федор Крюков: Газетные статьи

Чрезвычайно передовыми людьми оказали себя станичники в вопросе о натуральных и денежных повинностях. Главный козырь, которым били «товарищи» старый порядок, — вопрос о налогах, — пришелся очень по вкусу и фронтовикам, и тыловым людям. Пленяла простота и категоричность: сдирай время от времени шкуру с буржуев — и все денежные надобности государства будут покрыты. Но русский капиталист оказался тощ и жидок и — ободранный — не оброс новой шкурой. Пришлось совнаркомам и совдепам сверх грабежа обратиться к содействию и печатного станка, к беспрерывному выбрасыванию в народ всевозможных денежных знаков, в потоке которых мудрено отличить фальшивые от настоящих. И все мы видим, какую муть и запутанность внес в жизнь этот безрассудный денежный поток…

Войсковой Круг обязан употребить все усилия, чтобы не дать запутаться Всевеликому Войску Донскому в лабиринте чрезмерного кредитного обилия. Не орать бессмысленно, как ранее: «косые налоги попрямить!» — а прямо и открыто признать себя повинными, в интересах целости государства и поддержания порядка в нем — и косвенным, и прямым налогам. Но тут же твердо сказать о необходимости самой тщательной бережливости в расходовании народных средств. Вымести все лишнее, паразитическое, присосавшееся к общественному пирогу. Труд и бережливость — основа благосостояния частного и государственного. И трудовой копейке пусть цену знают все — от верха до низа…

Родимый край… Как ласка матери, как нежный зов ее над колыбелью, теплом и радостью трепещет в сердце волшебный звук знакомых слов… Чуть тает тихий свет зари, звенит сверчок под лавкой в уголку, из серебра узор чеканит в окошко месяц молодой… Укропом пахнет с огорода… Родимый край…

Кресты родных моих могил, а над левадой дым кизечный, и пятна белых куреней в зеленой раме рощ вербовых, гумно с буреющей соломой, и журавец, застывший в думе, — волнуют сердце мне сильнее всех дивных стран за дальними морями, где красота природы и искусство создали мир очарованья…

Тебя люблю, родимый край… И тихих вод твоих осоку, и серебро песчаных кос, плач чибиса в куге зеленой, песнь хороводов на заре, и в праздник шум станичного майдана, и старый милый Дон — не променяю ни на что… Родимый край…

Напев протяжный песен старины, тоска и удаль, красота разгула и грусть безбрежная — щемят мне сердце сладкой болью печали, невыразимо близкой и родной… Молчанье мудрое седых курганов, и в небе клекот сизого орла, в жемчужном мареве виденья зипунных рыцарей былых, поливших кровью молодецкой, усеявших казацкими костями простор зеленый и родной… Не ты ли это — родимый край?

Во дни безвременья, в годину смутную развала и паденья духа, я, ненавидя и любя, слезами горькими оплакивал тебя, мой край родной… Но все же верил, все же ждал: за дедовский завет и за родной свой угол, за честь казачества взметнет волну наш Дон седой… Вскипит, взволнуется и кликнет клич — клич чести и свободы…

И взволновался Тихий Дон… Клубится по дорогам пыль, ржут кони, блещут пики… Звучат родные песни, серебристый подголосок звенит в дали, как нежная струна… Звенит и плачет, и зовет… То — край родной восстал за честь отчизны, за славу дедов и отцов, за свой порог родной и угол…

Кипит волной, зовет на бой родимый Дон… За честь отчизны, за казачье имя кипит, волнуется, шумит седой наш Дон — родимый край!..

Шел вопрос о войсковом гербе, войсковом гимне и войсковом флаге. Надо было заводить все свое, собственное…

Как у тех молодых хозяев-одиночек, которые только что оставили старое родовое гнездо, отошли «на свои хлеба», — на казачьем языке в шутку они называются «бесквасниками» — всюду, куда ни глянь, нехватка, нужда и оголенность — ни звена, ни сарайчика, ни колодца, ни даже обсиженной мухами лубочной картинки в переднем углу, — так и у нынешнего Круга чувствуется если не отсутствие, то большая скудость по части государственной «абсе<���лю>ции» (опять пользуюсь своеобразной казачьей словесностью) [4] Это или искажение юридического термина «абсолюция», т. е. постановление суда об освобождении подсудимого от наказания (Крысин) или контаминация глагола обселиться (обжиться, обзавестись имуществом) с наречием абсолютно и, может быть, еще и с термином амуниция (снаряжение военнослужащего, кроме оружия и одежды — Ожегов). Полученное в результате языковой компрессии «слово-чемодан» может иметь значение отсутствия, или резкой нехватки в данном случае — государственной символики. Фонетически напоминает «ученые» слова, вошедшие в обиход в начале 20 века — революция, эмоция, резолюция…, которые должны были казаться чуждыми простым казакам. Ср. в форме: «обселюция» в пьесе И. Филиппова: …вся наша обселюция как на ладони… (Венков А.В. «Тихий Дон»: источниковая база и проблема авторства. Р-н-Д. 2000. С. 175). . Многого не хватает. А надо. До зарезу нужен герб, символ народного быта и духа. В забытых сокровищницах седой старины, нашли герб: «Олень пронзен стрелой». После примелькавшегося изображения двуглавого царя пернатых, могучего и хищного, образ благородного оленя, истекающего кровью, был трогательно грустен и близок сердцу… Кто-то из глубины серых рядов партера, тонувших в сумерках скупого освещения, спросил: