Булат Окуджава: Похождения Шипова, или Старинный водевиль

Гирос церемонно поклонился.

- Ты ведь из итальянцев? - спросил Шипов.

- Конечно, - сказал Гирос. - Отец итальянец, мать итальянка. Чего же еще?.. Опять редька! А я замерз, как собака... - И он ловко выхватил полную рюмку у бородатого студента и опорожнил ее. - О, страшный напиток! Зачем меня на мороз бросили, как веник? - Он взял рюмку высокого и плеснул содержимое в глотку. - Глупый напиток, глупая традиция: сперва пьешь, чтобы согреться, потом тебя бросают на мороз, чтобы ты прочухался, а потом снова пьешь, чтобы согреться... - И захохотал.

Он действительно напоминал тощую огорченную птицу с длинным лиловым клювом, но смеялся при этом ослепительно.

- У вас в Италии небось жарко? - спросил городовой.

- Жарко, жарко, - засмеялся господин Гирос, - уж, как жарко. - И он наклонился к Шилову и зашептал, зашептал...

- Слава тебе господи, - сказал Шипов. - Ступай, Амадей, ступай, голубчик. Все будет пуркуа.

Господин Гирос откланялся, запахнул свое черное добротное пальто, черные рассыпающиеся волосы прикрыл клетчатым картузом и, выставив лиловый нос из-под большого козырька, сказал, поигрывая улыбкой:

- Вы все мне очень пришлись, господа. Беда с вами расставаться. Но долг превыше всего. Избави меня бог позабыть вас!

Дверь хлопнула. Господин Гирос исчез.

Хозяин, не сводящий взора с Шилова, начал понемногу обо всем догадываться. Ах, лиса! Вот лиса! Хотя кто ему нужен-то? Кого он, лиса эдакая, вынюхивает? Кому сети расставляет? Пьет-пьет, а не пьян. Али студенты эти глаз ему колют?.. Дружка своего велел на мороз вытрясти...

- А он и не сидел там вовсе, на морозе-то, - шепнул Потап. - Погрозил мне, да и пошел в гостиницу...

- Уууу, - промычал Евдокимов, - проси гостей по домам расходиться.

- Боюся, - признался Потап.

- А этот ваш Толстой, граф этот ваш, он что, с ума сошел - школу на свои деньги открывать? - спросил Шипов. - Это где ж такое? Это в Туле, стало быть?

- Отчего же с ума сошел? - рассердился высокий студент. - Благородный человек.

"Все устраиваются - кто как, - подумал Шипов, - суетятся-суетятся, а там, глядишь, и жизня вся... Как мышки серенькие, суетятся. А ведь никто себя мышкой считать-то не хочет, вот ведь что. Каждый думает: я кошка, - а на самом-то деле он и есть мышка... Вот ведь как".

И тут он вспомнил, как сам три дня назад бежал, распахнув гороховое свое пальто, затребованный самим Московской городской части частным приставом господином Шляхтиным. Ох, уж как он бежал! Господи мой боже, аи беда какая?.. Прыг-прыг по ступенькам... Ффу! Только глаз не отводить, в глаза глядеть... Прицелочку сделать... Ах ты господи! И вбежал...

Пристав Шляхтин, их благородие, вышли к нему навстречу!

- Ну, Шипов, хватит карманников ловить, ха-ха, есть дела поважнее. Приготовься...

- Лямур, - сказал Шипов для пробы.

- Что?

- Это так, по-французски...

- Ты, ха-ха, и французский знаешь? - удивился Шляхтин.

- Приходилося, - сказал Шипов скромно. - Я ведь у князя, у их сиятельства Александра Васильевича, в доме жил-с...

- Знаю, знаю, братец, все знаю. Вероятно, потому и поручается тебе нелегкое дело... И весьма щепетильное, представь.

- Мерси, - сказал Михаил Иванович смело. - Рад стараться.

Сердце стучало уже спокойно, как и подобает. Шлях-тин не садился. Стоял. Михаил Иванович слушал с достоинством.

- ...Граф Лев Николаевич Толстой в своем имении Ясная Поляна открыл школу для крестьянских детей. Не предосудительно. Пригласил учителями студентов Московского и Санкт-Петербургского университетов. Не предосудительно. Однако большинство студентов исключены из вышепоименованных университетов за различные провинности политического свойства и находятся под надзором...

- Чего это он их туда собрал? - спросил Шипов.

- Вот именно. Но ты смотри, Шипов. Дело это деликатное весьма. Упаси тебя бог раззвонить об том... Может, и нет там ничего такого... Смотри!

- Что вы, ваше благородие, - сказал Шипов, - такого мезальянсу не допустим. Благодетеля моего князя не подведем.

- Деньги получишь в канцелярии. Ступай, - приказал Шляхтин.

Тут сердце у Михаила Ивановича дрогнуло, и он помчался...

"...Ах, вот и я мышка несчастная, - думал он, глядя на студентов, - для вас кошка, а для них мышка-с..."

В этот момент скрипнула бывалая трактирная дверь и некий оборванец с лицом испуганного хорька, кутаясь в невообразимые доспехи, скользнул к стойке. Никто из присутствующих не обратил на него внимания, а тем более Шипов, сидевший к дверям спиною. Но именно Шипов не оборачиваясь вдруг сказал: