Александр Зиновьев - Смута

По телевидению выступила Маоцзедунька. И такого наговорила о нашем строе, о власти и об идеологии, как будто она была прирожденной и бескомпромиссной диссиденткой. Говорила она и о преступной политике в сфере атомных экспериментов, о их жертвах в нашей области, о катастрофе в Атоме. Я слушал эту гадину и чувствовал себя так, как будто меня обокрали даже в моих несчастьях. Эти подонки присвоили себе даже все то, что должно принадлежать таким, как я, по праву жертв их же преступной политики. Было ли нечто подобное в истории человечества? Думаю, что нет. Коммунизм для меня неприемлем хотя бы уже за одно то, что он породил таких гадов, как Маоцзедунька. Но и антикоммунизм неприемлем хотя бы потому, что его возглавили такие гады, как Маоцзедунька. Где выход из этой ситуации? Уйти в сторону? Но куда? А может быть вообще уйти, исчезнуть совсем?!..

О возможности государственного переворота с использованием вооруженных сил начали говорить и писать чуть ли не с первых дней перестройки. Но все это было в области пустословия и проявления страхов перестройщиков за свою шкуру. С самого начала перестройки ее инициаторы и активисты в глубине души чувствовали, что они затеяли нечто преступное, за что придется со временем нести ответственность. И молчаливое большинство населения жило с тайной надеждой, что перестроечный кошмар вот-вот кончится, и перестройщиков отправят туда, куда следует, а именно — в тюрьмы и лагеря.

Когда известие о государственном перевороте в Москве дошло до партградцев, они вздохнули с облегчением: наконец-то! Жизнь стала нормализоваться буквально на глазах. Поджали хвосты бандиты и хулиганы. Затаились частники, монархисты, анархисты и даже демократы. Спрятались проститутки и гомосексуалисты (сексуально инакомыслящие, как их называли в Партграде). Спекулянты на рынках снизили цены. Без всяких запретов свыше прекратился выпуск бесчисленных газет и журналов, занимавшихся антисоветской и антикоммунистической пропагандой. Вышедшие из КПСС члены партии вытащили спрятанные на всякий случай партийные билеты и сделали вид, будто они оставались верными коммунистами. Короче говоря, партградцы восприняли событие в Москве как новую установку высшего руководства, которую они ждали несколько лет, и начали возвращаться к старому привычному образу жизни. Но прошло всего менее трех дней, и партградцам вновь пришлось погрузиться в пучину перестройки: 21 августа стало известно, что угроза переворота предотвращена.

Известие о перевороте в Москве повергло Маоцзедуньку в состояние паники. Неужели она дала маху?! Неужели придется потерять все достигнутое?! Ведь ее, как прочих деятелей перестройки, наверняка отдадут под суд! Могут и расстрелять как врага народа! Выходит, зря она поторопилась выйти из партии! Что делать?! Надо бы с Круговым посоветоваться. А где он, Кругов, сейчас?! Он сам поспешил пристроиться к частному бизнесу! Вот конъюнктурщик! А еще секретарем обкома партии был! Что за люди! Ни на кого положиться нельзя!

Не зная, что предпринять, Маоцзедунька напилась до беспамятства. В этом состоянии она пребывала все время путча. Когда путч провалился, и правая рука Маоцзедуньки, Смирнов, прятавшийся эти дни у своей тетки в деревне, примчался на новую роскошную дачу Маоцзедуньки, та валялась под кроватью, облеванная и наделавшая под себя. С помощью прочих вождей демократии Смирнов привел ее в более или менее приличное состояние и приволок в мэрию, где герои сопротивления уже соорудили баррикады для защиты центра демократии, хотя в городе не нашлось ни одного человека, который помышлял о нападении на них.

29 августа Верховный Совет СССР запретил КПСС как преступную организацию. В городе начался разгул демократии, т. е. буйство и неистовство всех тех, кто выбрался на арену политической, социальной, экономической, идеологической, культурной и преступной жизни города. Первым делом Маоцзедунька объявила о запрете КПСС в области и об аресте всех явных и неявных участников контрреволюционного путча. Начались погромы учреждений КПСС, грабежи квартир и дач руководящих партийных работников, увольнения с работы и избиения ни в чем неповинных рядовых членов партии. Были созданы специальные комиссии по расследованию поведения граждан во время путча. Город срочно переименовали в Царьград. Переименовали также все площади и улицы, носившие имена выдающихся деятелей коммунизма и прошлой советской истории, включая Маркса, Энгельса и Ленина. В какой-то газетенке неокоммунистов был напечатан фельетон, в котором предлагалось переименовать город не в Царьград, а в Ретроград. Газетенку тут же запретили, а издателей арестовали как путчистов. Демократическая пресса переполнилась сообщениями о грандиозных приготовлениях реакционеров к путчу в городе, который якобы был сорван благодаря героическому сопротивлению демократов во главе с мэром города Евдокией Тимофеевной Елкиной.