Виктория Орти - Тапёр из блинной на Монмартре

Софка приехала на три недели, поэтому они, прихватив Женечку, прогуливались по старым кварталам Города, разглядывая робкие почки на кустах и деревьях, галантерейный и обувные витрины, облезлых нимф и престарелых гераклов, возлежащих где не лень. Забегали в кафешки, заказывали кофе с мороженым, эклеры и сидели, обалдевая от собственной свободы на фоне спешащих прохожих.

В один из таких вечеров Алиска, задиристо хохотнув, сказала Девочки, а я уезжаю. На три месяца. В Париж. Оказалось, что Алиска не просто так просиживала часы в своём отделе, она умудрилась придумать какой-то довесок к программе, составляющей расписание поездов, которым заинтересовались коллеги в разных странах, а французские товарищи решили выложить некую сумму, дабы их французские поезда ходили бесперебойнее и бойчее.

Женечка и Софи переглянулись. Обе знали о том, что Алиска любит, знали кого и знали, что это глупость и блажь, толку-то никакого. Но Алиска знала о чём-то другом и поэтому улыбнулась мечтательно и спокойно, точно бронзовый ангел, склонивший голову в недоуменном покое.

6.

Ну вот я и приехала. Ночи здесь не такие уж длинные. Это оттого, что вечера нескучные. А мои ночи будут совсем короткими, совсем. Всего-ничего осталось - найти, притянуться, проснуться рядом... Нет ничего, чтобы мне помешало найти, притянуться, проснуться рядом... Мы будем играть в четыре руки или - по очереди, пить кофе из одной чашки, выкуривать одну сигарету, наши одежды пропахнут смесью табака и чада готовки, наши волосы - запахом абрикосового повидла, наши тела - туманом Монмартра. Тем самым туманом, который выцедил из Парижа округло-вытянутую каплю Сакре- Кёра и водрузил на самой вершине холма.

Алиска запрыгнула на первую ступенечку лесенки на Монмартр и легко поднялась по остальным. Вытащила зеркальце, помаду, взмахнула расчёской. Топ-топ-топ, цок-цок-цок стучали летние туфельки. Сердце шевелилось и перестукивалось с горлом. Она легко распахнула дверь неказистой блинной и увидела всё того же шебутного гарсона в женском переднике в горошек. Улыбнулась ему, будто стародавнему знакомому и уселась - залётным мотыльком Монмартра - за столик рядом с пианино. Гарсон принял заказ, метнулся к стойке и - о, мгновенно! - прилетел с тарелкой волшебных блинов, политых абрикосовым повидлом. Алиска потянулась было к вилке, но, застыв, недоуменно оглядело помещение, всё так же пахнущее дымом и чадом и заклеенное старыми афишами. Было пусто.

Тапёр не обитал здесь больше. Он не гладил чёрно-белые клавиши, не курил папиросы, не прикрывал пряморесничные глаза, раскачиваясь в бесстыдном слиянии с музыкой. Пространство дышало по-иному, Алиске захотелось взвыть. Одиночество и неустроенность собрались в единый комок в горле и удушили маленького трепетного воробья надежды и любви. Алиска покачнулась и начала раскачивать колокол Монмартра влево-вправо, влево-вправо. Звонарём, диким от горя, воющим в такт колокольному звону Бу-Бу-Буммм, Бу-Бу-Бумм. Она раскачала колокол горя до той самой точки, в которой звук и действо слились воедино и взорвались, опрокинув Алиску, Монмартр, земной шар...

...Огромная бабища склонилась над ней и забавно причитала на французском. Рыжие бабищины космы нависали над Алискиной стриженой башечкой, груди колыхались в такт причитаниям, веснушчатый нос исторгал чудовищные всхлипы. Алиска ужаснулась и села. Бабища продолжала тарабарить, на что получила русское слово из трёх букв, устало произнесённое в конце фразы А иди ты на... Бабища всё поняла, радостно согласилась, напоила Алиску водой и помогла подняться. Рыжую звали Магда и она была хозяйкой заведения. Они объяснились на смеси английского, французского и выборочных русских выражений, Алиска сказала, что зовут её Алис, что она программист и целых три месяца собирается ужинать именно в этой блинной. Да и тапёр у вас, помнится, классный, пролепетала она, старательно разглаживая мерзкую кухонную клеёнку. В ответ услышала да какой он там, да что он там, каждый вечер - новую мадам галантереил, так и догалантереился до срамной болячки. Домой уехал - припарки на одно место ставить. Алиска обалдела, но в обморок не упала, а почему-то облегчённо вздохнула Магда, а, Магда, сказала она, а я тоже на пианино могу много чего забацать. Возьми меня в тапёры. Я по вечерам свободна. Магда оглядела её с ног до головы, хмыкнула и согласилась. Даже Мулен Руж не может иметь русского программиста в роли тапёра, хвасталась она потом соседкам, а те восхищённо оглядывали Магдины убойные бока и уважительно цокали языками. Им-то жизнь казалась беспрерывно-понятной, им не выпало родиться под сенью бронзового ангела, склонившего голову в недоуменном покое.