Лев Овалов: История одной судьбы

Но еще раньше, чем до станицы донесся грохот орудийных раскатов, пришли слухи о зверствах немцев. Евреи, коммунисты, офицеры... Все подлежали истреблению. Истреблению подлежали семьи коммунистов, их жены, дети, родители.

Тетка нервничала. Она хотела жить. Она еще собиралась замуж. Она с опасением посматривала на Анну. Все знали, что Анатолий - офицер, летчик, коммунист.

- Ты бы уехала, - сказала ей как-то ночью в темноте тетка. - Женю оставь, я ее выхожу.

Старики, подростки, девушки записывались в ополчение. Анна тоже записалась.

Батальон ополченцев увели в горы перекапывать дорогу, чтобы задержать продвижение немцев на Кавказ.

Горы, окопы, дороги. Началась и для Анны война. Грязь и кровь...

Анна вернулась в Белореченскую, демобилизованная после ранения, в начале 1944 года. Похудевшая, измученная, злая. Станица чернела в копоти.

Анна шла по улице с вещевым мешком на плече. Там консервы, сахар, галеты. Все для Женечки. Знакомой хаты не было. Дом сожгли. Сад вырубили. Тетка жила в землянке среди корявых пеньков, торчавших на месте грушевых деревьев.

Война сильно изменила Анну, однако тетка ее признала.

- Нюрочка, на кого ты стала похожа?!

Она действительно была не похожа на себя.

- Где Женя?

Спустилась в землянку. На деревянном топчане сидела девочка, копошась в каком-то тряпье.

Тот, кто видел в войну дистрофиков, представляет, что это такое! Мало сказать - кожа да кости. Кожа не походила на кожу. Серая, вот-вот готовая порваться, нетелесная какая-то оболочка, и палочки вместо рук и ног. Скелеты с полубезумными глазами, прячущимися в глубоких впадинах.

Дети были еще страшнее...

Из полутьмы девочка безразлично посмотрела на мать.

Анна упала. Вещевой мешок потянул ее к земляному полу. На что тут консервы, на что сахар...

- Женечка, доченька...

Захотелось сказать что-нибудь обидное Клавдии, она еще раз взглянула на Клавдию - и расхотелось говорить. Та сама была немногим лучше ребенка такое же изможденное лицо, такие же диковатые глаза в темных впадинах.

Тетка подняла Анну.

- Э-эх, Нюра, если бы ты знала, каково нам досталось...

Анна понесла дочь в больницу.

- Не переживайте, если ребенок не выживет, - безжалостно сказал врач. Вы молоды, будут новые дети...

- Я не выйду замуж, - упрямо произнесла Анна. - Лечите. Лечите, как только можете.

- Отблагодарим, - добавила тетка.

- Попытаемся без благодарности, - сказал врач. - Попытаемся.

У Анны брали кровь и вводили дочери...

Ходить Женя начала месяцев через пять.

На работу Анна устроилась в плодоводческий совхоз. Она брала с собой в сады Женю. Та бродила на неокрепших ножках между деревьев и грызла зеленые яблоки.

Тетка бегала к поездам. Торговать. Она торговала всем: вишнями, шелковицей, оладьями, яйцами. Купит на базаре курицу, сварит, суп сами съедят, а курицу обжарит и несет на станцию. Постепенно тетка начала поправляться. Помолодела, округлилась, стала поглядывать на мужчин.

- Ты бы, Нюра, попросила себе в совхозе квартиру, - посоветовала тетка. - Надо строиться, а без мужика не сладить.

Анна не находила себе места, все здесь напоминало Толю.

Анна писала на родину, писала знакомым, интересовалась, как идет в Пронске жизнь, и вдруг получила вызов - Пронское областное управление сельского хозяйства предлагало работу.

Ох, до чего ж соскучилась она по рассыпчатой пронской картошке и квашеной капусте!

- Поеду-ка я, Клава, домой, - полувопросительно сказала тетке Анна.

- Чего лучше, - тотчас согласилась тетка.

- Не знаю только, как с Женечкой быть. На что еду - сама не знаю.

- Оставь, подсоблю. Освоишься, привезу. Или сама приедешь.

Так и порешили. Осенью Анна уехала на родину, в Пронск.

Чуть потеплело, она принялась слать тетке письмо за письмом. В каждом письме просила привезти Женю. Евдокия Тихоновна усиливала ее нетерпение. "Как же это можно родное дитя на отшибе держать?!" Наконец тетка сообщила, что едет.

V

На вокзале уже был порядок, всюду подметено, прибрано, только креозотом пахло еще резче, чем в прошлом году.

Анна трижды прошла платформу из конца в конец, асфальт проминался у нее под ногами, душно было и в тени. Нетерпение все сильнее овладевало ею, и, когда вдали появился попыхивающий паровоз, она с трудом удержалась, чтобы не побежать навстречу.

Четвертый вагон...

Вот и тетка с чемоданами в обеих руках, позади какая-то женщина с Женечкой.

Ох, до чего ж она худа да бледна! Совсем заморыш. В зеленом плюшевом пальтишке. Такого у нее не было. Мала не по возрасту. Не в отца и не в мать. Спать хочет или в девочку вселилось такое равнодушие, что его уж ничем не истребить?