Борис Пастернак - Темы и вариации

Он стал спускаться. Дикий чашник Гремел ковшом, и через край Бежала пена. Молочай, Полынь и дрок за набалдашник Цеплялись, затрудняя шаг, И вихрь степной свистел в ушах. И вот уж бережок, пузырясь, Заколыхал камыш и ирис, И набежала рябь с концов. Но неподернут и свинцов Посередине мрак лиловый. А рябь! Как будто рыболова Свинцовый грузик заскользил, Осунулся и лег на ил С непереимчивой ужимкой, С какою пальцу самолов Умеет намекнуть без слов: Вода, мол, вот и вся поимка. Он сел на камень. Ни одна Черта не выдала волненья, С каким он погрузился в чтенье Евангелья морского дна. Последней раковине дорог Сердечный шелест, капля сна, Которой мука солона, Ее сковавшая. Из створок Не вызвать и клинком ножа Того, чем боль любви свежа. Того счастливейшего всхлипа, Что хлынул вон и создал риф, Кораллам губы обагрив, И замер на устах полипа.

3

Мчались звезды. B море мылись мысы. Слепла соль. И слезы высыхали. Были темны спальни. Мчались мысли, И прислушивался сфинкс к сахаре. Плыли свечи. И, казалось, стынет Кровь колосса. Заплывали губы Голубой улыбкою пустыни. В час отлива ночь пошла на убыль. Море тронул ветерок с марокко. Шел самум. Храпел в снегах архангельск. Плыли свечи. Черновик "пророка" Просыхал, и брезжил день на ганге.

4

Облако. Звезды. И сбоку Шлях и - алеко. Глубок Месяц земфирина ока: Жаркий бездонный белок. Задраны к небу оглобли. Лбы голубее олив. Табор глядит исподлобья, B звезды мониста вперив. Это ведь кровли халдеи Напоминает! Печет, Лунно; а кровь холодеет. Ревность? Но ревность не в счет! Стой! Ты похож на сирийца. Сух, как скопец-звездочет. Мысль озарилась убийством. Мщенье? Но мщенье не в счет! Тень, как навязчивый евнух. Табор покрыло плечо. Яд? Но по кодексу гневных Самоубийство не в счет! Прянул, и пыхнули ноздри. Не уходился еще? Тише, скакун, - заподозрят. Бегство? Но бегство не в счет!

5

Цыганских красок достигал, Болел цыганкой и тайн не делал Из черных дырок тростника В краю воров и виноделов.

Забором крался конокрад, Загаром крылся виноград, Клевали кисти воробьи, Кивали безрукавки чучел, Но шорох гроздий перебив, Какой-то рокот мер и мучил.

Там мрело море. Берега Гремели, осыпался гравий. Тошнило гребни изрыгать, Барашки грязные играли.

И шквал за шабо бушевал, И выворачивал причалы. В рассоле крепла бечева, И шторма тошнота крепчала.

Раскатывался балкой гул, Как баней шваркнутая шайка, Как будто говорил кагул В ночах с очаковскою чайкой.

6

В степи охладевал закат, И вслушивался в звон уздечек, В акцент звонков и языка Мечтательный, как ночь, кузнечик.

И степь порою спрохвала Волок, как цепь, как что-то третье, Как выпавшие удила, Стреноженный и сонный ветер.

Истлела тряпок пестрота, И, захладев, как медь безмена, Завел глаза, чтоб стрекотать, И засинел, уже безмерный, Уже, как песнь, безбрежный юг, Чтоб перед этой песнью дух Невесть каких ночей, невесть Каких стоянок перевесть.

Мгновенье длился этот миг, Но он и вечность бы затмил.

Болезнь

1

Больной следит. Шесть дней подряд Смерчи беснуются без устали. По кровле катятся, бодрят, Бушуют, падают в бесчувствии. Средь вьюг проходит рождество. Он видит сон: пришли и подняли. Он вскакивает. "Не его ль?" (Был зов. Был звон. Не новогодний ли?) Bдали, в кремле гудит иван, Плывет, ныряет, зарывается. Он спит. Пурга, как океан В величьи, - тихой называется.

2

С полу, звездами облитого, К месяцу, вдоль по ограде Тянется волос ракитовый, Дыбятся клочья и пряди. Жутко ведь, вея, окутывать Дымами кассиопею! Наутро куколкой тутовой Церковь свернуться успеет. Что это? Лавры ли киева Спят купола, или эдду Север взлелеял и выявил Перлом предвечного бреда? Так это было. Тогда-то я, Дикий, скользящий, растущий, Bстал среди сада рогатого Призраком тени пастушьей. Был он, как лось. До колен ему Снег доходил, и сквозь ветви Виделась взору оленьему На полночь легшая четверть. Замер загадкой, как вкопанный, Глядя на поле лепное: В звездную стужу, как сноп, оно Белой плескало копною. До снегу гнулся. Подхватывал С полу, всей мукой извилин Звезды и ночь. У сохатого Хаос веков был не спилен.

3

Может статься так, может иначе, Но в несчастный некий час Духовенств душней, черней иночеств Постигает безумье нас.

Стужа. Ночь в окне, как приличие, Соблюдает холод льда. В шубе, в креслах дух, и мурлычит - и Все одно, одно всегда.

И чекан сука, и щека его, И паркет, и тень кочерги Отливают сном и раскаяньем Сутки сплошь грешившей пурги.

Ночь тиха. Ясна и морозна ночь, Как слепой щенок - молоко, Всею темью пихт неосознанной Пьет сиянье звезд частокол.