Олег Павлов: Эпилогия

Та программа, что у меня,- уже давно дура, да такая дура, что умные программы в редакциях не могут написанное расшифровать. Нужен "виндоуз", у всех давно кругом "виндоузы", и что ни год новые да новые, а я боюсь их не хочу того менять, к чему, как к своим рукам да глазам, привык. Моему компьютеру, что стоил столько денег,- нынче грош цена, его не возьмут даже на детальки. А сохрани я пишущую машинку с бухгалтерской кареткой, то на лом бы только и пошла, даром, что ли, теперь каждый второй бухгалтер под статьей ходит, какие там машинки... А тут и голос дедушкин: "Хватит, говорю ж тебе, людям брехать!" Но я ему в ответ: "Так я ж, дедулечка, про себя... Я ни у кого ничего не отнимаю... Что же мне, до самой смерти ждать?"

По дороге из Юрятина, в поезде, когда возвращался в прошлом году с какой-то литературной конференции, на подъезде к Нижнему Новгороду приснился сон. Хожу по комнатам квартиры, очень напоминающей дедовскую в Киеве, но и чужой, новой. Вижу деда. Он сидит в кресле, насупился и молчит. У меня он угрюмостью своей вызвал робость. Кажется, бабка ходила по комнатам, стыдила меня, что я с дедом по-людски не поговорю. Дед вдруг не вытерпел - и мы крепко-крепко обнялись, а потом он повел меня по квартире и стал жаловаться как родному: сказал, что очень хочет, чтоб купили ему унитаз, и рассказывал какой - пластмассовый, превращающий все якобы в порошок, ну, словом, чудо техники, отчего я понял, что это должен быть биотуалет. И что-то детское, щемящее было в его желании иметь то, чего даже в глаза не видел, о чем только слышал - как у ребенка, что мечтает об игрушке... Но тряхнуло, наверное, вагон - и я очнулся. Поезд не двигался. В запотевшем оконце, как в аквариуме, был виден безмолвный кирпичный замок станции, погруженный в ночь, и проплыл одинокой рыбкой, золотясь под фонарями, какой-то маленький человек. Уснул я, когда поезд наконец пустился стрелой в свой прямой кромешный полет, но до самой Москвы сон этот так и не возвратился; не возвращается и по сей день.