Павел Засодимский - Милочка

– Отчего «нельзя»? Можно! – спокойно возразила ей девочка.

– Нехорошо, милая… – продолжала бабушка. – А где ты купалась? В каком месте?

– А тамотко, – под ветлами…

Бабушка даже руками всплеснула.

– Ах, Боже мой! Милочка… Да разве можно так говорить… «Тамотко»! Что это за «тамотко»? – говорила старушка. – Нужно говорить «там»…

– Ну, хорошо, бабуся!.. «Там-там, там-там!» – запела Милочка и, поцеловав бабушку, побежала знакомиться с цветником и со всеми уголками обширного Ивановского сада.

По своей привычке рассуждать с самой собой, бабушка, оставшись одна, с чулком в руках, принялась шептать про себя:

«Вот так воспитание!.. Одна бегает купаться, в окна лазает… а говорит-то как! «Ужотко»… «тамотко»… Отличное воспитание, – нечего сказать!.. О, Боже, Боже мой! И что хотят сделать из этой несчастной девочки! Я уж, право, не понимаю… Нужно бы прибрать ее к рукам… Вот, если бы она пожила у меня с полгода или год, я бы забрала ее в ежовые рукавицы… Да!»

И бабушка внушительно покачала головой, смотря поверх очков в пустой угол и мысленно представляя себе, как она «прибирает» к рукам своевольную, необузданную девицу, пожаловавшую к ней в гости…

На другой же день в барском Ивановском доме, по словам прислуги, «вышла большая неприятность».

Дело началось с самого, по-видимому, незначительного и невинного разговора.

– У вас в комнате, бабуся, ужасно спертый, тяжелый воздух… – говорила Милочка за утренним чаем. – Отчего у вас окна не выставлены?

– Давно уж, душечка, не выставляю… так уж привыкла… спокойнее! – ответила ей бабушка.

– Но ведь спать в таком воздухе очень нездорово! – рассуждала внучка. – Я слышала, как доктор говорил мамаше, что для здоровья главное – чистый воздух, что от испорченного воздуха люди могут даже умереть… Вон вы, милая бабуся, какая бледная… Вы, может быть, оттого и бледная, что спите в душном воздухе!

– Нет, Милочка, – ничего! Я уж привыкла, – нахмурив брови, отозвалась старуха.

Она, обыкновенно, сердилась, когда с нею заговаривали о том, почему она не выставляет у себя в комнате зимних рам.

– И без того иногда плохо спится… а тут с одними-то рамами еще хуже будет!

– Напротив, бабуся, – лучше станет… Вы будете крепче спать, – настаивала Милочка.

– Ну, уж нет, – благодарю покорно! – твердила бабушка.

На том разговор и кончился.

Милочка на минуту задумалась, как бы что-то соображая, и затем ушла в сад.

Она в то утро опять одна сбегала на речку купаться, и бабушка опять стала ворчать на нее.

– А вы, бабуся, не купаетесь? – спросила ее девочка.

– Нет, Милочка! Я уж давно не купалась… – ответила ей Евдокия Александровна.

– Так вот ужо после обеда, – перед чаем, – и пойдем вместе!

– Мегси, моя милая! Я уж лет пятнадцать как в воде не была…

– Так давно? – удивилась внучка. – Так вот, бабуся, оттого-то вам и надо сходить покупаться…

– Стара я, матушка, стала…

– Так вы бы далеко не плавали, а у берега бы побулькались немножко… все-таки бы освежились! – уговаривала внучка Евдокию Александровну.

– Чего ж мне освежаться? Мне и без того не жарко… – говорила бабушка. – Старая-то кровь плохо греет.

– А мамаша, вон, купается почти каждый день… – продолжала Милочка. – Она говорит, что «как выкупаешься, так точно десять лет с плеч долой!»…

– Твоя мамаша еще женщина молодая… Сравнила со мной! – возражала бабушка.

– Вот и вы, бабуся, если бы покупались, десять лет с плеч сбросили бы, – настаивала Милочка.

– Нет, душечка! Я уж откупалась…

– Ну, бабуська, какая вы упрямая! Вы совсем меня не слушаетесь! – сказала в заключение Милочка.

Бабушка усмехнулась, а барышня, вскочив на подоконник, проворно спустилась в сад, карабкаясь по стене. Бабушка не успела и рта раскрыть, чтобы остановить Милочку от такого неприличного поступка и сделать ей надлежащее внушение, как Милочки уже и след простыл.

– Вот оно – воспитание!.. Ужас! Ужас! – брюзжала старушка, смотря поверх очков на то место окна, где за минуту перед тем ей в последний раз мелькнуло Милочкино личико, веселое, смеющееся, залитое румянцем и солнечным светом.

– Нет! Надо будет заняться ею хорошенько… быть с нею построже! – продолжала бабушка.

Но после того она уж не заговаривала с Милочкой о купанье – для того, чтобы та опять не пристала к ней с просьбой идти с ней купаться.

За обедом Евдокия Александровна опять имела случай убедиться, как плохо воспитана эта «несчастная» девочка.