Николай Пчелин - Вечный жид

Над саксонскими полями поднималось солнце. То, что поля были именно саксонские, я узнал минувшей ночью из придорожного рекламного плаката. На нем был изображен толстый человек, похожий на моего бывшего шефа Батона, с кружкой пива в руке. По краю шла надпись: Sachsen. Я смотрел на небо, на траву и деревья, окружавшие поле. Пыль под ногами, привкус полыни - все точно такое же, как где-нибудь возле Таганрога, где была большая армянская колония и жили когда-то мои родственники. Если бы я выронил где-нибудь по дороге мысль о том, что нахожусь по другую сторону границы двух миров, ни за что не поверил бы, что это - Германия.

В период увлечения древними авторами, когда я вместе с очередной банкой вишневого компота проглотил "Сравнительные жизнеописания" Плутарха, "Жизнь двенадцати цезарей" Светония, мне удалось выменять у соседа за блесну для удочки приблудившееся к нему дореволюционное издание "Германии" Корнелия Тацита. Теперь эта страна непроходимых лесов, болот и рослых людей с жесткими голубыми глазами и волосами цвета спелой пшеницы лежала передо мной. Мне почему-то всегда казалось, что здесь все должно быть особенным. Совсем не таким, как у нас. Но когда я лежал на куче остывающей соломы и считал падающие звезды, мне пришло в голову, что силы природы везде стремятся к гармонии и равновесию, только человечество раздирается жаждой господства и - как ее следствие - разделением на бедных и богатых, удачливых и несчастных. Природа не устает бороться с этим порождением человечества, старательно уничтожая следы мнимых господ. А они цепляются за поверхность земли, мучительно пытаясь оставить их, эти следы, - тщеславные мнительные карлики.

Дальше все развивалось стремительно. Я не нашел в себе сил последовать совету Дана - прятаться ночным зверем - и вернулся на дорогу. Шаги, которые делали ноги, лодкой раскачивали в голове одну и ту же мысль: что ищу я здесь, не зная языка этой страны, не имея даже четких представлений о цели пути? Встречные, как сговорившись, щетинились подозрительными взглядами. Замолкали на полуслове, когда я проходил мимо, долго еще спиной ощущая недоброжелательность и враждебность - эти цвета Саксонии.

Они появились внезапно. Проехали мимо автобусной остановки, где я сидел, отдыхая от безрезультатных попыток остановить какую-нибудь из проходящих машин, отъехали нарочно еще метров на двадцать. Мне даже в голову не пришло, что нужно спрятаться. Позже я узнал, что здесь существует денежное вознаграждение за информацию о подозрительных личностях, шатающихся в приграничном районе.

Двое в форменных зеленых рубашках с короткими рукавами и нашивками "Zoll" подбежали ко мне, заставили подняться, потребовали документы - у меня их не было, - обыскали, как это делается в американских фильмах: ноги на ширину плеч, руки за голову, и, ничего не обнаружив, кроме нескольких долларов и марок, мягко подтолкнули к машине - белому микроавтобусу "фольксваген-транспортер". Автобус был разделен пополам решеткой, но почему-то посадили не в "курятник", а рядом с собой.

В участке меня допрашивали, пытались узнать, как и где перешел границу. В ответ на вопрос, почему это сделал, я выдавил из себя слово, которое мне в Москве под большим секретом поведал Геша Гопник: "Азиль". При этом он выразительно оглядывался, не подслушивают ли нас, и заклинал меня нигде и никогда не произносить это магическое заклинание, кроме одной-единственной ситуации, в какой я сейчас и очутился. Позже я недоумевал, чего это Геша делал такую тайну из слова, которое можно было обнаружить в любом, даже самом маленьком из всех карманных словарей. Означало оно по-немецки всего-навсего "убежище".

Мне дали подписать протокол допроса после того, как перевели его содержание на ломаный русский. Маленький, похожий на Чарли Чаплина офицер раздражался на мое тупое безразличие, а один из доставивших меня таможенников сочувственно, как мне показалось, протянул жестяную банку с каким-то горько-сладким питьем. На ней значилось: Schwepps.

Следующую ночь я уже провел в лагере для "азилантов", как называли немцы беженцев. Там мне вспомнилась шутка, рассказанная бывшим курсантом калининградского военно-морского училища Жорой Могилевским, с которым я познакомился у Батона. "Кормили нас нехило: водой и шлангами", - описывал свой флотский гастрономический опыт Жора. "Макароны, короче, - пояснял он. - На первое вода со шлангами, на второе шланги без воды, на третье вода без шлангов". Примерно такое же диалектическое меню надолго вошло в мою жизнь. Я перебывал в разных лагерях в Германии, Франции, Испании, Швейцарии. Гигантские бетонные лагерные бараки так же мало отличаются разнообразием, как и меню поедаемых в них обедов.