Павел Пепперштейн: Бинокль и монокль - 1

Кранах вынул фотографию молодой женщины с детьми из рамки и положил в карман мундира. Он не знал, что в Школе его самого сначала называли Юнкером, Моноклем, Стекляшкой, а после того, как он обжился в химическом кабинете, за ним окончательно утвердилось прозвище Химик.

Вскоре он отправился в Витебск, чтооы лично допросить нескольких человек, находящихся в тамошнем лагере для военнопленных.

Он тщательно готовился к допросам, долго выбирал помещение. Наконец остановился на маленькой светлой комнатке во флигеле одного бывшего помещичьего дома. Окно без решетки выходило в заснеженный сад. Печурка шуршала своими остывающими угольками. Письменного стола не было - только небольшое ореховое бюро прошлого века.

Он продумал и собственный внешний вид; мышиная униформа была сослана в шкаф, монокль спрятан в ящике бюро. Вместо этого он облачился в найденный где-то старый свитер грубой вязки, с кожаными заплатами на локтях. Горло обмотал шарфом, решив, что будет говорить с партизанами тихо, изображая простуженного. Ссутулившись, нахохлившись, сидел он в углу дивана, когда вводили очередного героя. Он был как больной взъерошенный попугай, забившийся в темный угол клетки. Потом появлялся ординарец, держа поднос с чашками и фарфоровыми чайниками.

- Черный чай или, может быть, липовый цвет? - Кранах жестом предлагал пленному выбрать между двумя чайничками. Говорил он с подчеркнутым немецким акцентом, чтобы они, не дай Бог, не подумали, что он русский, предатель.

Все эти сценические усилия (страсть к театру давала о себе знать) не пропали даром.

- Допрос это как обольщение девушки, - сказал Юрген одному гестаповцу, Важна каждая деталь. Одна погрешность - и сердца уже никогда нс забьются в унисон.

- Когда я бью человека, наши сердце всегда бьются в унисон, - сострил гестаповец.

- Фраза, может быть, и хороша, да только много ли вы добились? - заметил на это Кранах.

Сам он был своими результатами доволен. Он многое разузнал. Но главное главное был один пленный...

Его ввели в комнату с ореховым бюро, и Кранах сразу ощутил дрожь ищейки, которая взяла след.

- Чай или липовый цвет? - спросил он с заученной любезностью, указывая пленному на кресло.

- Все у вас тут липовое, - вдруг громко и грубо ответил заключенный. На лице у него, как у прочих, были синяки и ссадины, он был, как и все, грязен и зарос щетиной. Но, в отличие от других, лицо под щетиной у него было жирное и странно лоснилось, а глаза живо блестели, а не убито и свято лучились.

Охрана удалилась, оставив их наедине.

- Не скрою, здесь есть кое-что от театральной сцены, - признался Кранах, обводя рукой комнатушку. - Но ведь и вы - актер, хорошо знающий свою роль.

- Я не актер. Я врач, - был угрюмый ответ.

Таких быстрых и ценных признаний Кранах еще не слышал в этом флигеле. у него была интуиция - и он мгновенно поверил.

- Вы - врач, - задумчиво и тихо проговорил он. - Ваше призвание - смягчать страдания. А вокруг нас - море страданий, море жестокости, которая не дает вздохнуть... Кажется, людей кто-то подменил. Или что-то подменило. Как говорил Платон Каратаев... Вы, конечно, читали "Войну и мир" Толстого?

- Платон Каратаев был мудак, - грубо сказал заключенный. - Толстой тоже был мудак. Вы знаете, что такое "мудак"?

Кранах кивнул.

- Вот. А что касается людей, то никаких людей нет и никогда не было - это мы все в лесу твердо выучили.

Кранах с трудом удержался, чтобы не заерзать на месте от возбуждения - его собеседник раскрывал все свои карты. "Мы все влесу". Эта фраза стоила недешево.

- Вы лечили партизан? - спросил он.

- Лечил, - все так же мрачно сказал врач. - Один лечит, другой калечит.

- Было много работы? - осторожно спросил Кранах.

- Хотите спросить, много ли в отряде было бойцов?

- Было? - переспросил Кранах.

- Нет больше отряда-то. Всех ваши поубивали, - с этими словами врач нагло развалился в кресле и попросил закурить. Он, видимо, собирался быть дерзким. А может быть, он и в самом деле был груб и дерзок.

- Позвольте вам не поверить, - мягко сказал Кранах, подавая собеседнику коробочку папирос и спички. - По моим сведениям, отряд, к которому вы принадлежали, продолжает действовать. Хотите выпить? У меня есть неплохой коньяк.

Он достал заранее приготовленную импозантную бутылку.

- Налейте, если от доброго сердца, - ответил пленный. Он выпил рюмку довольно равнодушно и теперь дымил папиросой.

Кранах помолчал, как бы давая врачу понаслаждаться. Тот сам прервал паузу.