Александр Эртель - Барин Листарка

– Дура-баба, – возразил Тетерькин, надменно передергивая плечами. Знаю – есть мука… Для барского стола, спрашиваю, хватит ли, а?

– Как, поди, не хватить… – Арина вскинула кверху голову и что-то пошептала. – Хватит, батюшка-барин…

– Хм… – Аристарх Алексеич забарабанил пальцами по столу. – Трубку!

Арина исчезла. Мужичок, поникнув головою, неподвижно стоял около балкона.

– Ну, как ты… Как тебя… – свысока проронил господин Тетерькин, что у вас там, как… Вольные вы… ну, как, а? мучицы?.. Жрать нечего, а?..

Мужичок встрепенулся и хотя не нашелся, что отвечать, но в почтительном тоне пустил: «Хе-хе-хе…»

– А? Вольные?.. А мучицы, а?.. Что? – Как тебя… сладко, а?

Мужичок, видимо, смекнул в чем дело; он опять насмешливо и быстро вскинул на меня глазами, и, погладив небольшую бородку свою, произнес:

– Уж это как есть!.. Это вы правильно, сударь, рассудить изволили.

– А? Правильно? – вдруг оживился Аристарх Алексеич и даже взор свой устремил в сторону мужика.

– Чего справедливей! – подхватил мужик, – при господах, аль ноне… Тогда житье было, прямо надо сказать – рай.

– А? Рай? – все более и более оживлялся «барин Листарка». – А теперь мучицы, а?

– Знамо, уж времена пришли… Ноне ему в пору щелоком брюхо полоскать, мужику-то… Ноне он бесперечь без хлеба сидит…

– Без хлеба!.. – радостно воскликнул барин.

– Еще как без хлеба-то! – наставительно протянул мужичок. – По нонешним временам, прямо надо сказать – издыхать мужику: нет-те у мужика ни земли, ни покосу, ни скотины, чтоб…

– А? Ничего нет! – злорадствовал Аристарх Алексеич.

– Ноне у мужика одна нажива – вошь да недоимка…

– Недоимка? А?.. Ну, а прежде, прежде?

– Господи ты боже мой! Как равнять прежние времена… Тогда мне что, тогда я на барщину сходил, по домашности по своей управился что нужно, барину сделал угожденье какое да и завалился к бабе на полати. Только мне и делов!.

– На полати! Ну, а теперь как, а?

Мужичок безнадежно махнул рукой и засмеялся.

– Вчистyю ребятишки перевелись! – воскликнул он.

Арина принесла трубку и снова подперла своим телом притолку. Аристарх Алексеич некоторое время пыхтел молча.

– Так перевелись, говоришь? – наконец спросил он.

– В отделку застряли! – отвечал мужичок.

– Хм… Так мука есть, Арина?

– Как не быть муке, батюшка-барин.

– И для барского стола хватит?

– Хватит, батюшка-барин, за глаза хватит для барского стола.

– Но, а если я вздумал бы дать кому, то как, а?

– И дать ежели надумаетесь, то хватит.

– Хм… Сколько, Власий, тебе муки? – обратился он к мужику.

– Пять пудиков бы мне, сударь… Уж сделайте такую милость.

– Да. Так пять пудиков тебе? Ну, а как прежде, при господах – как, а?

– Где же, сударь!.. Прогневили мы господа бога – это прямо надо сказать…

– А? Прогневили, говоришь?..

Листарка помолчал.

– Ну, дай ему, Арина, – наконец приказал он.

Арина моментально исчезла. Исчез и Власий.

– Вот! – поучительно заметил мне Листарка.

Я промолчал. В молчании прошло с добрых полчаса. Косматые облака стали мало-помалу расползаться, уступая место чистой и веселой синеве. Горячие солнечные лучи обильным потоком брызнули на поля и затрепетали на них сияющими волнами. Воздух был густ и мягок. Над горизонтом узкою лентой стояла какая-то беловатая, тусклая мгла. Дали были окутаны голубоватой дымкою. Парило.

В кустах сирени, точно ножницы в проворных руках артиста-парикмахера, стрекотала какая-то птичка. Соловей умолк; одна горлинка с иволгой наперерыв оглашали садик своими меланхолическими голосами. Лошадь моя, опустив уши, задумчиво поникла мордою и только изредка выходила из этой задумчивости, чтоб отмахнуться хвостом от назойливых, хотя и чрезвычайно маленьких мошек. Седая собака переменила свою наблюдательную позу и в сладком забытьи дремала, важно развалив брюхо. Шершавый щенчишка сидел около дрожек, глядел на колесо и смачно облизывался. Где-то гудели пчелы.

– Вот вы всё говорите, Аристарх Алексеич, у нас в земстве проходимцы… Не всё же проходимцы! Возьмем хоть Воронова – это уж дворянин настоящий.

– Воронов! Юрка! дворянин! – с пренебрежением воскликнул Аристарх Алексеич. – Могу вам сообщить!.. Нет-с, сударь мой… Настоящий дворянин, смею вам доложить, со всяким стервецом знакомства водить не станет… Юрке далеко до дворянина-с!.. У него, у срамника, мужики в кабинете садятся… Да-с!.. Могу вам сообщить!.. Вломится этак какой-нибудь грязный мужлан да и развалится и важничает, а Юрка ему водки подносит, лебезит перед ним, «вы» ему, стервецу, говорит, по отчеству величает… – Господин Тетерькин с негодованием отплюнулся, подавил некоторое волнение и затем уже продолжал: – Нет-с, далеко Юрке до дворянина… Вот покойник отец его, Антонин Рафаилович, – это точно был дворянин!.. Это настоящий дворянин был, смею вам доложить… К тому, бывало, купцы первостепенные не смели в усадьбу въезжать, а возьмет этак троечку, поставит за околицей, да пешечком-то, да без шапочки и бредет к барскому крыльцу… Вот это дворянин-с… Тот, бывало, не задумается: чуть не по нем – плетями! В кнуты!.. Розог!.. Вот это, могу вам сообщить!.. А то вы толкуете – Юрка! Юрке далеко до дворянина… Юрка – прохвост, сударь мой, а не дворянин…