Александр Эртель - Карьера Струкова

– Скажите, миленький, что же вы – ученым, профессором хотите быть?

Это происходило в Лондоне, лет десять тому назад, на пароходе, скользившем вверх по Темзе, и спрашивала Наташа Перелыгина, дочь купца с среднего Поволжья, у русского дворянина с университетским дипломом, но еще без определенных занятий, у Алексея Васильевича Струкова.

– О, нет, Наталья Петровна, – ответил Струков, – чтобы быть профессором, я очень плохой лектор, да и вряд ли мне дадут кафедру. Ученым? Пожалуй – да, если бы я убедился, что раздвину хотя на вершок так называемые горизонты в моей науке.

– Еще не убедились?

Струков засмеялся.

– Пока нет. Пока все еще никак не выйду из области трюизмов. Думаешь иногда: вот наконец новое. А это новое лишь фактический материал. Правда, до тех пор неизвестный настоящим ученым, но – увы! – предусмотренный ими. Неинтересно иллюстрировать чужие мысли, возьмешь и бросишь… Или работаешь скрепя сердце.

– У вас нет оригинальности, – с важностью произнесла Наташа.

– Может быть-с, – сказал несколько уязвленный Алексей Васильевич. – Но если бы ее так-таки совсем не было, поверьте, я сумел бы преблагодушно взять у кого-нибудь основную идею, нарядить лишний раз эту идею в материалы британского музея и пустить в оборот. Сколько ученых репутаций создавались таким образом!.. Однако мне это противно.

– Ну что ж, вы, значит, ищете оригинальности и понимаете, в чем она состоит. Но у вас-то ее нет. Кто ищет, в том ее нет. Тот, на мой взгляд, разнесчастный человек… Посмотрите, и с этой стороны какая прелесть – парламент. О, еще лучше, чем с той, от аббатства! И потом, когда веришь в чужую мысль, не ревнуешь к ней, а хочется послужить ей чем можешь. Вы, впрочем, кажется, так и делаете в вашей диссертации? Ведь вы составляете ее по Марксу?

– Почему же вы полагаете, что я составляю ее по Марксу? – с досадой возразил Струков.

– Ах, создатель мой, вот вы и рассердились. По заглавию – раз, по вашему образу мыслей – два. Да и как иначе? Сколько ни встречаешь теперь молодых ученых, все они как на машинке сработаны, все – марксисты.

– Благодарю вас. Очень возможно, что и на машинке, хотя я дивлюсь вашей смелости…

– Ого! Миленький мой, вы опять хотите меня посрамить. Ну, я ничего не смыслю в этих экономических теориях, ну, я не различу: где Маркс и где… как его там, Рикардо, что ли? Ну и довольно, и перестаньте дуться.

– Зачем дуться. Я только хочу сказать, что у Маркса есть мысли превосходно обоснованные, и есть такие, что только намечены. Я в своей статейке хотел доказать одну из последних, – или лучше не доказать, а отметить ее значение в одной маленькой области фактов – в зависимости политических идей в Англии от колебания земельной ренты.

– То есть преблагодушно наряжаете материалами музея, и так далее?

– Да нет же, злой вы человек, эту идею Маркса нужно еще доказать, и следовательно, требуется самостоятельно над ней подумать. Трансформизм провозглашен был Ламарком и даже раньше, если хотите – Лукрецием, однако никто не скажет, что Дарвин… – Струков запнулся и покраснел.

– Ха, ха, ха! Как вы скромны!..

– Так я и знал. Что у вас за страсть смеяться надо мной! Не могли же вы думать, что я…

– Хотите быть Дарвином? Конечно, нет, голубчик, но зачем же вы сконфузились. Я смешлива… иногда. И потом, отчего не хотеть? Плохой тот солдат, кто не надеется быть генералом. Вот вы бросили свою диссертацию, – зачем?

– Месячный перерыв еще ничего не значит…

– Да, месяц, как мы в Лондоне… Ах какие грязные набережные, то ли дело в Париже. Впрочем, и сравнивать-то – кощунство. Не поверите, как мне противен ваш чудовищный муравейник. Там «Альберт», конечно? В жизнь свою не видала нелепей этой штуки! И зачем они его раззолотили? И отчего у них что ни площадь, все Веллингтон да Нельсон, а беднягу Байрона загнали в какие-то кусты в Гайд-Парке, так что и не приметишь.

– У вас решительная антипатия к Лондону. Однако в Париже – лгун на лгуне, шпион на шпионе и высокопарными фразами насыщен воздух, здесь же – богатство, бедность, безвкусие, сила, свобода – все настоящее, все правда. Французы точно их кухня: легко, красиво, вкусно, но, во-первых, ни на что из произведений природы не похоже, а во-вторых, надо двенадцать блюд, чтобы остаться сытым. Подите же хоть к Симпсону на Странде: мясо так мясо, рыба так рыба, ешь без сомнения и сколько хочешь, и называется без затей – «кормление Джон-Булля». На мой вкус это куда лучше, чем выезжать на соусах да на легюмах… на принципах восемьдесят девятого года, в которые никто не верит. Братство! Равенство! Свобода! Они написали эти слова на стенах тюрем и казарм… Что может быть наглее и характернее!