Александр Эртель - Две пары

– Ну, это ты оставь, барин, – подымаясь, сказал Иван Петров. – Коли говорить, так говори, а над кумом тебе поношаться не приходится.

– Пусть его, кум Иван! – добродушнейшим голосом проговорил Арефьев. – Ино ведь и пужало на огороде страшно… Издали страшно, а поглядишь вблизи – та же рваная шуба. Пущай его!

– Ты, Иван, позволяешь оскорблять меня в своем доме, – дрожащим от негодования и стыда голосом сказал Сергей Петрович. – Но это все равно, я не намерен обращать внимания на этого грубияна. Я тебе делаю последнее предложение. Ты, вероятно, слышал, что Федор не может жениться на твоей дочери…

– Не нуждаемся, не нуждаемся… Расшиби тебя родимец с твоим сватовством! – вдруг неистовым голосом закричала Митревна, бросаясь с искаженным от злобы лицом к Сергею Петровичу.

Степан Арефьев удержал ее.

– Но если ты согласишься выдать Лизу без всяких условий, то есть отдать ее в Нижегородскую губернию, я тебе, тебе лично дарю землю, – торопливо докончил Сергей Петрович.

– Эй, кум, рой к тебе прилетел – огребай! – закричал Арефьев.

И вдруг Сергей Петрович, к своему неописанному ужасу, почувствовал, что твердая рука Ивана просунулась под его руку и что он, Сергей Петрович, направляется этою твердою, как шест, рукой прямехонько к двери. Всякое сознание в нем потухло; пропали куда-то и бешенство и стыд. Он видел в странной близости от себя корявые пальцы Ивана, охватившие его около локтя; видел рукав рубахи из грубого холста и даже дегтярное пятно на рукаве; слышал, как вслед ему говорил кто-то: «Ступай-ка, барин, по добру по здорову, – в чужие дела не вламывайся!» – но понимать все это он решительно не мог. Только очутившись на улице, он несколько пришел в себя и прежде всего с испугом осмотрелся; к счастью, улица была пуста; Никодим за несколько дворов от Сергея Петровича проезжал не стоявшую на месте лошадь.

– Никодимка! – заревел Сергей Петрович и, усевшись на дрожки, изо всей мочи передернул удилами лошадь.

Лошадь помчалась. В несколько минут долетели они до хутора, и когда остановились у подъезда, изо рта лошади вместе с пеною падала кровь и она тяжело носила боками. Сергей Петрович бросил Никодиму вожжи, не оглядываясь на него, взбежал на крыльцо и в передней столкнулся с горничной.

– Черт, черт! – закричал он в неописанной ярости. – Суетесь все, мерзавцы!.. Что?.. Молчать! Вон!

Марья Павловна выбежала к нему навстречу.

– Serge! Serge! – вскрикнула она, с испугом всматриваясь в его исступленное лицо.

– Молчать! – не помня себя, крикнул на нее Сергей Петрович. – Филантропы! – и бегом бросился в свой кабинет.

Марья Павловна побежала за ним, видела, как он упал на диван, побежала что есть силы назад за водой, и когда возвратилась, Сергей Петрович, вздрагивая ногами и невнятно мыча, катался по широкому дивану. Припадок необыкновенной ярости скоро прошел, однако несколько спустя Сергей Петрович уже говорил расслабленным голосом, как его оскорбили «эти канальи», как вывели под руки на улицу и как он ненавидит их, «этих идиотов, подлецов, холопов»…

Марья Павловна печально слушала, не говоря ни слова, и от времени до времени давала ему нюхать нашатырный спирт, прикладывала к его распаленной голове холодные компрессы.

Слух о том, что Лизутку просватали, дошел до Федора. Он угрюмо и молча пошел в тот день на работу и с преувеличенным усердием строгал, тесал, пилил, не отдыхая. За обедом еда не шла ему в горло. Кухарка Матрена долго и с жалостью смотрела на него, подперев рукою щеку, и наконец не выдержала.

– Чтой-то, парень, посмотрю я, убиваешься? – сказала она. – Аль только и свету в окошке? Девка на девку, что галка на галку – все похожи: не та, так другая. Такую-то господь пошлет!.. Чтой-то на самом деле?

– Знамо, ежели не судьба, вешать головы нечего, – сдержанно заметил Ермил, постучав ложкой по краям чашки в знак того, чтоб вылавливали мясо из щей.

– Да ведь обидно, дядя Ермил! – сказал все время молчавший Леонтий, молодой, не женатый еще человек.

– Обидно! – окрысился на него Ермил. – А чего ты, спросить у тебя, смыслишь-то супротив божьей воли? Ему-то, батюшке, не обидно, ты по девке по какой-нибудь крушиться будешь? В писанье как сказано? Какой такой закон дан нашему брату? Сказано: не пригоже быть человеку едину. Как это, по-твоему, понимать: дай я буду по чужой невесте убиваться, али как? Нет, не по чужой невесте, а ищи свою суженую. Женись, да тогда и убивайся сколько хочешь, а по чужим убиваться нечего. Ишь что обдумал: обидно!