Александр Эртель - Серафим Ежиков

– Ах, какой ты, Лукич… Я, право, не знаю… У меня, знаешь… как бы тебе объяснить… У меня… ведь не успел я в управу, знаешь…

– Успеть-то ты успел!

– Как же успел… Что ты, Лукич!

– Успеть-то ты успел, – невозмутимо повторил Архип, – а рохля ты, вот что я тебе скажу…

– Чудак ты!.. Ах, какой ты чудак!.. Ты видел: успели которые получили…

– Ты в управу ходил? – уже с сердцем спросил Архип.

– Ну, ходил…

– Секлетаря видел?

– Ну что же – видел…

– Секлетарь просил с тебя три целковых?

– Ах, Лукич…

– Нет, ты мне скажи: просил?

– Ну, просил…

– Просил! – передразнил Архип и с пренебрежением добавил: – Ну, рохля ты после этого и есть!

– Ах, как ты не можешь понять!.. Пойми – нельзя так… Нельзя, и я не мог… Ты какой-то чудной, Архип Лукич… Как же это так взятку… Это подло ведь… Это ужасно подло, и я тебе сколько раз говорил…

– Ну ладно, ладно – завел канитель… – снисходительно перебил Ежикова Архип.

Они помолчали немного.

– Так как, Лукич, право, ехать бы нам, а? – опять заговорил Ежиков.

– Чудак ты, паря, погляжу я… Ты глянь за окно-то, видел?

– Несет немного…

– «Несет»? Эх ты!.. Ты посмотри-ка-сь, избу-то видно ихнюю?..

– Что ж, что избу… По ветру бы как…

Архип помедлил ответом и, помедлив, вдруг воззвал, возвышая голос:

– Миколаич!

– Что?

– Ты в тепле?

– Ну?

– Я в тепле?

– Ну?

– Живот в приборе? (Под «животом» Архип, вероятно, подразумевал своего мерина.)

– Ну?

– Хозяин малый приятный?

– Ну?

– Ну, и не мудри.

Ежиков опять что-то стал возражать.

– Мы где? – опять спросил Архип.

– Ну, на Грязнуше…

– На Грязнуше?.. А Лески где?

– Что ж, по ветру, я думаю…

– Нет, ты мне скажи: Лески где?.. Сколько от их ворот, вот что, милый ты человек, мне скажи…

– Пятнадцать, семнадцать…

– Хватай выше!

– Ну, двадцать, наконец…

– Хватай выше!

Наконец помирились на двадцати двух верстах.

– Ну, ты и молчи, – наставительно заключил Архип, – сделай ты милость, помолчи!.. И я тебе прямо, Миколаич, скажу: вот видишь, сижу я на печке, в тепле, а Иваныч, ихний работник, за кулешом пошел… И нахлебаюсь я этого самого кулешу да опять на печку и залезу… И скажи ты мне тогда: «Архип! вот тебе осыпучая деньга – ступай в Лески». Ну, и как ты полагаешь, какой мой ответ будет?.. (Архип немного помолчал.) А возьму я вот эдак-то, милячок ты мой, да на другой бок и перевалюсь… (Послышалось некоторое шуршание, как будто и в самом деле Архип повернулся на печи) – вот тебе весь мой ответ!

– Да как же, Архип, ты не хочешь понять, – умоляющим голосом возразил Серафим Николаич, – как ты не хочешь понять, что нам придется… даром все это!.. Заплатить, знаешь ли, надо…

– Что ты толкуешь, толкушка! – вдруг горячо и убежденно воскликнул Архип, – нешто в таком разе берут деньги… Чудачина ты… Тут произволение!.. Мы не зря как… – А еще ученый!.. Эх!.. Ты прямо так и так: Миколай, мол, Василич, я ежели простою у вас какую малость, вы считать ефтого не могите, потому – планида и все такое… – и с выражением полнейшего презрения добавил: – А еще учили вашего брата!

Ежиков стремительно выбежал из передней. Он был сильно взволнован. Виски и щеки его пылали румянцем, и на лбу мелкими каплями выступил пот.

Мне нет нужды посвящать читателя в те переговоры, которые имел я с Ежиковым по поводу его болезненной деликатности. Скажу только, что между нами было решено приехать мне как-нибудь в Лески и прогостить у него ровно столько же дней и ночей, сколько пробудет у меня он… На этом компромиссе Серафим Николаич успокоился.

Установивши наши отношения, мы засели за чай, Архип, уже успевший нахлебаться кулешу, тоже был приглашен. Он поместился у притолки и с неутомимым усердием истреблял чашку за чашкою. Но, истребляя чай, он в то же время не уставал вести разговоры. И я заметил, что эти разговоры его велись им с ехидной целью: сконфузить, пристыдить учителя и, пожалуй, позабавить меня, выставляя на вид его особенности, уморительно смешные и странные, по мнению Архипа. Он как бы давал мне представление. И, само собою, в представлении этом играл роль воплощенного благоразумия, неизмеримого по своему превосходству над «малодушием» Серафима Николаича.

Так, между прочим, получилось следующее представление.

– Миколаич! – воскликнул Архип с обычным своим угрюмым лукавством.

– Что тебе, Лукич?

– Стосковались, поди!

– Кто?

– А «брать»-то!

Ежиков моментально вспыхнул.