Александр Эртель - Визгуновская экономия

– Чем же он пустой? – поинтересовался я.

– Да как вам доложить, – ну, и винцом зашибает, и… Да не так-с, не так-с!.. служить у господ надобно не так-с, – вдруг загорячился Пантей Антипыч, – он здесь приказчиком числится, а в Тамлыке у него трактир-с! Да еще дом купил на прошлой неделе… Разве это слуга?.. Сами посудите-с!.. Нешто так можно господам служить?.. Помилуйте-с!.. Нет, ежели служить-с, так служи: издыхай тут при месте… А то трактиры-с!..

Пантей Антипыч с негодованием выплеснул из стакана остаток чая и, после непродолжительного молчания, уже печально и тихо добавил:

– Нет-с, нету по нонешному времени настоящего усердия к господам… Всякий вот норовит все себе да себе, а господа хошь по миру пойди, ему дела мало!.. Хошь по миру пойди!

Он грустно развел руками и опять поправил височки.

– Что же барин-то смотрит? – спросил я, снова направляя разговор на приказчика.

– Помилуйте-с, где же им!.. доносить ежели – ну, не всякий согласится… А самим и невозможно-с, чтоб досмотреть… Ну, и у барыни он в милости, Ерофей-то Васильев, это правду надо сказать, что в милости… В старину-то он с ними все кучером езжал-с, с генеральшею-то, вот они к нему и привержены-с…

Опорожнив самоварчик, мы отправились на гумно.

Богатая усадьба тянулась своими конюшнями, сараями и службами по крутому берегу реки; в конце усадьбы мрачно высился старый двухэтажный дом, с которого местами уж начинала обваливаться штукатурка; за домом раскинулся сад и, наконец, за садом, отделяясь от него маленькой ложбинкой, виднелось гумно, со всех сторон обнесенное плетнем. Огромная рига, длиннейшие амбары, бесчисленные скирды хлеба и ометы старой и новой соломы, – все доказывало, что «Визгуновская экономия» точно была экономия не бедная. За гумном опять протекала речка, а за речкою, на низком берегу, бледно-зеленою полосою тянулись крестьянские огороды и бурело своими растрепанными крышами село. Это и была Визгуновка. За избами села, стрункою протянувшимися вдоль реки, низкая почва опять повышалась, превращаясь в отлогие и круглые холмы. На одном из этих невысоких холмов приветливо белелась каменная пятиглавая церковь. Из усадьбы села не было видно, но от гумна виднелось далеко за село: сверкающими изгибами утекала вдаль речка; веселым изумрудом отливали окаймлявшие ее озими; за ними темнел лес, а за лесом на горке, точно стадо лебедей, красиво гнездилась чья-то барская усадьба.

Когда мы спускались в ложбинку, отделявшую гумно от сада, до нас донесся однообразно-протяжный и тихий говор. Мы подошли ближе. Задом к нам, за реденьким, оголевшим ивняком, сидел на корточках мужик и, медлительно размахивая рукою, в которой болталась трубка, что-то рассказывал. Около него, покуривая трубочки, беспечно лежали, растянувшись на животах, слушатели. Их было человек пять. Они слушали с таким вниманием, что и не заметили нас. Пантей Антипыч, сгорбившись, как кошка, готовая броситься на добычу, приложил палец одной руки к губам, а другою указывал мне на мужиков, точно приглашая полюбоваться вопиющим безобразием. «Каков народец!» – как бы шептали его губы, сложившиеся в ядовитую улыбку.

– И вот, братец ты мой, – гнусливо тянул рассказчик, – барин в те поры и говорит Алешке: ну скрадь же ты, вор-Алешка, у меня жену…

– Жену!! – удивленно подхватили слушатели, невольно выпуская из зубов чубуки.

– Дда-а… А ты как думал!.. скрадь ты, говорит, у меня жену, – это барыню тоись, – обыкновенным разговорным тоном пояснил рассказчик и тотчас же опять перешел в гнусливый и протяжный «сказочный» тон, – а ежели, говорит, в случае, не скрадешь ты у меня жены, то не иначе как быть тебе в солдатах…

– А-ах, шут-те!.. – вырвалось у восхищенных слушателей.

– Как быть тебе в солдатах! – повторил рассказчик, очевидно очень довольный эффектностью своего повествования. – Что тут делать!.. Вот, братец ты мой, Алешка-вор, набрамшись, значит, смелого духу и ляпни барину: так и быть, скраду, говорит, сударь… послужу вашей милости… как мы есть ваши рабы, а вы – наши господа… Ну, барин тут опять зачал было сумлеваться, а Алешка-вор – одно слово – не сумлевайтесь, говорит, нам это нипочем!..

– Нипочем!.. Ах, раздуй-те горой! – восторгались слушатели, поплевывая сквозь зубы.

– Нам это нипочем… – самодовольно повторил рассказчик. – Ну, значит, и пошел тут, братец ты мой, вор-Алешка…

Но куда пошел вор-Алешка, осталось неизвестным… Мера Пантей Антипычева долготерпения переполнилась. Он ожесточенно хлопнул себя руками по бедрам и яростно накинулся на мужиков.