Борис Письменный - Марусина любовь

Выяснилось, что Санечка без году неделя СРА - лицензированный аккаунтант, счетовод; что фирма хорошая, хотя пока платят до обидного мало; что к Виктории он претензий не имеет раз она уверяет, что полюбила совладельца их компьютерной фирмы, который отпочковался и увез Викторию вместе с половиной Компании в Сакраменто; что он желает бывшей жене всех благ и согласен, конечно, он - человек несобранный и ахламон, даже шланг поливальный не может прикрутить толком.

Наступила ночь. Мария Петровна лежала в своей комнате, рядом с детской; дверца на балкон, затянутая невидимой в темноте сеткой, была настежь. Меж звезд в окне мелькал и пропадал синекрасный блинкер дальнего самолета. Раз сморгнет Мария Петровна, глядь - новый самолет в окне. Моргнет снова - еще один висит на том же самом месте. Сколько же их? Так, пожалуй, места на небе не хватит. А внизу - тишина, если прислушаться, временами будто постанывала, даже мычала. Мария Петровна вышла к парапету. Перед ней, вдалеке, за обрывом, в качающемся гуле странным светом дрожал и светился нестрашный загробный мир.

- ...Или, как на луне, - подумала.- Куда меня занесло? Тут же догадалась, что это шумит Джек Никлас Фривей, двести семидесятая дорога, по которой она приехала еще сегодня утром на автобусе Грейхаунд. Сегодня ли? Давно это было. А теперь...

Итак - Мария Петровна не без сожаления констатировала, что рассеянный Санечка ее не узнал. Хорошо это или плохо? Люди меняются. Она его тоже в толпе ни за что б не признала. Однако, нежданный факт налицо - спят они вместе под одной крышей.

Оба Санечки, старший и младший, ей прямо в подол свалилась, без слов, без объяснений. И зовут ее теперь Мэри.

Дениска вовсю лепетал по-русски с акцентом профессора-слависта, не отходил от Марии Петровны ни на шаг. Крутился рядом пока она разбиралась с огородом, наладила шланг и починила машину. Она уже знала, как короче подъехать к бензоколонке - мимо банка, почты, синагоги - к местному торговому центру. В каких азиатских лавочках лучше брать овощи и рыбу и куда не соваться.

Грек Ясу, жилистый черт, мускулистый, все время наровил крутиться у заборчика, когда бы Мария Петровна не вышла из дома. Она неплохо загорела, гораздо лучше, чем в Крюково. Как сдобная булочка стала, благодаря специальным лосьонам, пока Дениска рядом играл, сидя голышом в своей панамке под большим садовым зонтом.

Пластмассовая раскладушка отраженным светом снизу просветляла ее подрумяненное лицо. Блестели глаза; выгоревшие волосы Маруся убрала наверх на манер достопамятной Бабетты.

Однажды, когда, пренебрегая сушильными машинами, она развешивала белье, к ней из-за кустов на цыпочках приблизился Ясу; полушутя попытался облапить. Маруся, так же полушутя, исполнила легкую подсечку самбо (не забыла!), и сосед, к его полной неожиданности оказался в кустах.

Она помогла ему подняться, напомнила, что, человеку в его возрасте не следует совершать резких телодвижений, особенно в жаркую погоду. Своим к ней вниманием прилипчивый старик определенно беспокоил Санечку, который, как Мария Петровна сразу разобралась, вознамерился ее 'оxранять'. Что ж, это ее вполне устраивало.

Она находила сотню причин оказаться на дворе на скорую руку одетая, точнее, раздетая - в каком-нибудь сарафанчике со стратегически спущенной бретелькой. И радовалась метамарфозам. Чуяла, даже не глядя, - Санечка, мужичек, просыпался.

Впивался глазами в муогочисленные окружности ее тела, негодовал на Ясу, потел, волновался.

Стоило Марие Петровне, например, предложить греку кружку клюквенного морса, только что приготовленного, как сейчас же из ниоткуда возникал у заборчика хозяин-Санечка; говорил нарочно исключительно по-русски:- Жажда, Мэри, меня страсть как мучит. Будьте любезны, плесните в стаканчик ваш напиток богов... У меня, Мэри, тоже ведь, знаете, рот не зашит. И, обратившись спиной к назойливому соседу, говорил разное, не допуская пауз, пускался в интересные, содержательные разговоры; спрашивал Марию Петровну:- Знаете ли, кстати, что Александр наш Сергеевич Пушкин любил более всего на свете? О чем попросил в миг перед самой кончиной? Морошки захотелось Александру Сергеевичу. Дикой ягоды, что кислит на манер той же клюквы.

Мария Петровна, как почти всякая женщина, не столько слушала умные слова, сколько спешила отдаться волнам сбивчивой речи. В обход всякой словесной логики она млела, плыла, питаясь одним градусом возбуждения мужского голоса; отмечала руку напарника на своей талии, согласно следовала его пожатиям и давлению, когда ее вели в дом, обнимали...