Разсуждая такимъ образомъ, Лэйзеръ продолжалъ умащивать горшки, — лѣвой рукой. Правую-же онъ топогружалъ въ котелокъ, то подносилъ ко рту.
— А-га-га-га!.. Вспомнилъ!.. Таки вспомнилъ… Это же я у мусю Цыпоркеса такое кушанье ѣлъ!.. Ну да, конечно… Я тогда привозилъ ему вино съ парохода — онъ же все изъ Одессы себѣ выписываетъ, — и меня позвали на кухню и угостили… Ну да, у мусю Цыпоркеса… Большой человѣкъ мусю Цыпоркесъ, магнатъ. Свинья, но магнатъ… Только что же это, ей Богу, я совсѣмъ не понимаю: у мусю Цыпоркеса было тогда обрѣзаніе, такъ у него могло быть такое жаркое. А это же простая еврейка… Что такое ея мужъ? Приказчикъ на лѣсной! — и она въ будни, въ простой четвергъ, дѣлаеть такое жаркое… Вотъ, такъ вотъ наши евреи и любятъ: заработаютъ рубль, а проживутъ три. Шарлатаны… А русскіе отъ этого воображаютъ, что всѣ евреи ужасно богаты, и за это насъ бьютъ. Изъ-за такихъ вотъ расточителей насъ и ненавидятъ… Видалъ ты такое? Лавровый листъ! Она безъ лавроваго листа не можетъ! Паскудница какая… Ну, а только я тоже хорошъ: совсѣмъ и позабылъ, гдѣ ѣлъ такое жаркое. Га?.. Что ты на это скажешь? Вотъ исторія!
Мостовая давно кончилась, телѣга пошла ровнѣе, горшки уже не дребезжали и стояли спокойно, но Лэйзеръ все еще ихъ умащивалъ… Онъ въ послѣдній разъ просунулъ руку къ котлу, сгребъ прилипшія ко дну картошки, обсосалъ начисто пальцы и, накрывъ старательно котелъ крышкой, отошелъ къ сторонѣ… Впереди, на разстояніи полуквартала, одна за другой, тянулись первыя три телѣги, и подлѣ нихъ, съ лампой въ одной рукѣ и зеркаломъ въ другой, высоко подоткнувъ юбки, шагала хозяйка.
— Ой! А если она спохватится… Ой, Боже мой!..
Лэйзеръ замеръ.
— Эй, нѣтъ!.. «Спохватится». Чего ей спохватываться? Вотъ такъ вдругъ, сразу и спохватится?.. Непремѣнно ей сейчасъ надо спохватиться?.. Ничего не будетъ. Пріѣду на мѣсто и сейчасъ снесу всѣ горшки, заставлю кадками — и готово… А какъ съѣду со двора, тогда пусть она себѣ и спохватывается. Поди, ищи меня тогда, кусай въ поясницу… Э! нечего и безпокоиться. Что она, судиться со мной будетъ? У нея есть свидѣтели?.. Я ея не боюсь!.. Такой она важный вахмистръ, чтобы я боялся?.. нисколько не боюсь… Пся!..
* * *
Извозчики успѣли уже наполовину разгрузить первую телѣгу, когда Храпунчикъ доползъ, наконецъ, до мѣста назначенія.
— А, сухая кишка! — привѣтствовалъ Лэйзера Гицель. — Еще не издохъ.
Лэйзеръ молчалъ. Внутри все у него трепетало и дрожало мелкой дрожью. Глаза не смотрѣли ни на кого, и языкъ точно распухъ… Онъ поспѣшно развязалъ веревки, которыми укрѣпленъ былъ на его телѣгѣ скарбъ, и суетливо сталъ его носить… Черезъ нѣсколько минутъ дѣло было облажено: всѣьгоршки и котлы стояли въ узкомъ проходѣ между печью и стѣной, спереди замаскированы кадкой.
— Ну, теперь готово. Теперь неопасно. Теперь вотъ снесутъ только диваны — и кончено, конченъ балъ… Храпунчикъ, ничего! Накушаешься сегодня замѣчательно.
Уже вся мебель была составлена. Извозчики вытирали вспотѣвшіе лбы, поправляли упряжь на лошадяхъ и располагались уѣзжать. Ждали только расплаты.
— Мадамъ! пожалуйте разсчитываться, — приглашалъ Гицель запропастившуюся куда-то хозяйку. Онъ имѣлъ намѣреніе получить на чай, и сдѣлался галантенъ.
— Мадамъ, гдѣ вы? Пожалуйста, мы ждемъ. Потрудитесь!..
И вдругъ произошло нѣчто совсѣмъ непонятное. Мадамъ, какъ бомба, выскочила на крыльцо и, потрясая надъ головой пустымъ котломъ, заорала:
— Арестанты! Жулики! Махтемойники! Чтобъ вы поздыхали, проклятые! Вы думаете, я вамъ буду молчать! Вы думаете, это вамъ пройдетъ даромъ! Шарлатаны, каторжники!..
— Ого! — весело отозвался Гицель, — умѣешь! Въ моей гимназіи училась, что-ли?
— Я тебѣ покажу гимназію, чтобъ ты почернѣлъ! Я тебѣ покажу!
И показывая собиравшимся на крикъ жильцамъ пустой котелъ, еврейка продолжала:- такіе жулики, такіе прохвосты! Я нарочно вчера еще сдѣлала жаркое, думала, сегодня съ перевозкой не поспѣю, думала, какъ перевезутъ мебель, у сосѣдей нагрѣю и будетъ дѣтямъ готовый обѣдъ, а эти негодяи слопали. Все слопали!.. Ну! Ну!.. Что я теперь должна дѣлать?
— Сваришь другое, — услужливо посовѣтовалъ Гицель.
— Другое?! А я вотъ вычту съ тебя, такъ ты и будешь знать «другое», каторжникъ! Мнѣ жаркое въ полтора рубля обошлось, ты мнѣ за него заплатишь…
— Я заплачу? Я?
Гицель подошелъ къ еврейкѣ поближе.
— А это вотъ, — такъ, по совѣсти, если тебя спросить — ты видала?
Онъ поднесъ къ ея лицу шаршавый, величиной въ добрый качанъ капусты, кулакъ.
Читать дальше