Николай Лесков - Повести. Рассказы

Здесь, как и в других произведениях этого цикла, писатель не выходит за рамки морально-нравственных, этических категорий.

Герой не боится смерти и бесконечно добр по отношению ко всем без исключения людям. Как и все лесковские «праведники», он «сумнителен в вере».

Голован, которого автор называет «особенным», изображается как обыкновенный, хотя и незаурядный человек, все «чудеса» которого объясняются «естественными причинами». Вместе с тем «совершенство» его на грани святости. Он, «строгостью к себе и снисходительностью к другим достигший высоты совершенного самоотвержения», напоминает автору Жильята, героя романа Гюго «Труженики моря». «Его совесть снега белей», — говорит о нем отец Петр.

«В горестные минуты общего бедствия среда народная выдвигает из себя героев великодушия, людей бесстрашных и самоотверженных», — пишет Лесков.

Эпиграфом к рассказу служат слова из Евангелия от Иоанна: «Совершенная любовь изгоняет страх».

Утверждая право человека на личное счастье, Лесков обязательным условием ставит соблюдение общечеловеческих норм морали и нравственности: «…есть счастье праведное, есть счастье грешное. Праведное ни через кого не переступит, а грешное все перешагнет». Голован счастлив «праведным» счастьем.

Концепция героического характера у Лескова опиралась на убеждение в преобладании положительных свойств в человеческой природе. «Двойственность в человеке возможна, — говорил Лесков, — но глубочайшая суть его все-таки там, где его лучшие симпатии».

В образах «праведников» сказались слабые стороны миропонимания писателя, его вера в нравственное усовершенствование как единственное средство преодоления зла.

В поисках положительного героя Лесков все чаще обращается к людям из народа.

Одной из вершин художественного творчества писателя явился его знаменитый сказ «Левша» (1881).

Лесков не дает имени своему герою, подчеркивая тем самым собирательный смысл и значение его характера. «…Там, где стоит „Левша“, надо читать „русский народ“», — говорил писатель.

Он не идеализирует героя, показывая, что при огромном трудолюбии и великолепном мастерстве, он «в науках не зашелся и вместо четырех правил сложения из арифметики все бредет по Псалтырю да по Полусоннику».

Повествование ведется от лица рассказчика, речь которого выдержана в «лесковских» ярко-цветистых тонах, насыщена неологизмами, построенными по принципу народной этимологии. Этот «настоящий, кондовый русский язык» Лескова, как его оценивал М. Горький, [8] М. Горький, Собр. соч., т. 26, стр. 90. требовал большой, кропотливой работы.

«…Язык „Стальной блохи“ дается не легко, а очень трудно, и одна любовь к делу может побудить человека взяться за такую мозаическую работу. Но этот-то самый „своеобразный язык“ и ставили мне в вину и таки заставили меня его немножко портить и обесцвечивать…» [9] Н. С. Лесков, Собр. соч., т. 11, стр. 348. — сетовал писатель.

«Левша» — произведение народного героического эпоса, в котором писатель достиг большой силы и глубины художественного обобщения. В нем настолько точно воссоздан речевой колорит изображаемой среды, что при чтении сказа возникала иллюзия достоверности событий и реальности образа рассказчика. Этому способствовали и некоторые особенности таланта Лескова-художника.

«Лесков… — волшебник слова, но он писал не пластически, а — рассказывал и в этом искусстве не имеет равного себе», [10] М. Горький, Собр. соч., т. 24, стр. 236. — отмечал М. Горький.

Поэтому Лесков «нуждался в живых лицах, которые могли… заинтересовать своим духовным содержанием». [11] Н. С. Лесков, Собр. соч., т. 11, стр. 229.

Этот способ типизации требовал особой жанровой формы изображения, которую сам Лесков назвал «мемуарной формой вымышленного художественного произведения». [12] Там же, т. 10, стр. 452. «Мемуарность» у Лескова, однако, только художественное средство — у большинства лесковских героев не было живых прототипов.

Писатель упоминает в своих произведениях подлинные исторические имена и события, создавая колорит достоверности. Этот «исторический» фон — также один из приемов художественного изображения в творчестве Лескова. Так, и оба императора, и атаман Платов в «Левше» действуют как вымышленные персонажи в соответствии с сюжетным планом произведения.

Именно рассказ о событии или «вымышленный мемуарный жанр» были определяющими в творчестве Лескова. Поэтому он, по словам Горького, «всегда где-то около читателя, близко к нему» [13] М. Горький, Собр. соч., т. 24, стр. 236. и как бы является непосредственным участником описываемых событий. В этом «искусном плетении нервного кружева разговорной речи» [14] М. Горький, Собр. соч., т. 24, стр. 236. и состоит вклад Лескова в искусство художественного слова.