Николай Почивалин - Летят наши годы

- Здорово!

- Еще как здорово! - продолжая улыбаться, подтвердил Виктор. - Такая штука посильнее, чем двадцать выговоров, подействует. Знаешь, как в нашем деле доброе слово нужно? Во - позарез! А мы его, ой, как редко слышим!.. Один раз звонят из района. "К тебе, говорят, первый из обкома заглянет, может, у тебя и пообедаем".

Обрадовался. Один хоть раз, думаю, с большим человеком потолкую, что на душе - выложу. Прибежал домой - трем уткам голову напрочь, впервые в жизни обзавелись ими. Готовимся, ждем. И дождались - промчались на трех машинах, только пыль и увидел!.. Устаю иногда, дружище. Просто так, по-человечески, устаю. Физически. День и ночь ведь покоя не знаешь. Раньше у нас доярки еще так маялись - от зорьки до зорьки. С ними уладили, посменную ввели. А председательская доля так и осталась без изменения. С рассвета, а то еще до рассвета, как заведенный. Колхозник, как стемнело, - дома. А у председателя только день в разгаре. Наряды, собрание, правление, всего и не счесть...

Замолкнув на полуслове, Виктор звонко шлепнул себя по лбу, посмотрел на часы.

- Эх, шут, забыл совсем! У меня же сегодня там общее собрание! - Виктор проворно поднялся. - Слушай, можно телефонный разговор заказать?

- Конечно.

Несколько минут спустя, прикрывая рукой трубку, Виктор сдержанно басил:

- Немного проперчили. Да, да... Ничего, злее будем!.. Как там у вас идет? - Рыжая его голова, кивая, одобрительно опускалась и поднималась. Так, так. Так!

Я стоял позади, прикрывая дверь, поглядывая на Виктора - на его могучий затылок, литые плечи, широко, прочно стоящие ноги, и, вспоминая его жалобы на усталость, улыбался. Ничего, этот все сдюжит!

- Что?.. Когда? Кто придумал? - Только что одобрительно спокойный голос Виктора зарокотал вдруг грозными нотками, его широко отставленные уши запламенели. - А ты куда смотрел?.. Что? Как сами?.. Ладно, приеду разберемся. - Грозные нотки в голосе исчезли так же неожиданно, как и появились, сейчас Виктор говорил скорее бурчливо, и в этом бурчании отчетливо угадывалось смущение. - Ну не надо мне. Понимаешь - не надо.

А спасибо - скажи. От души, мол. Ну, привет там всем!..

Осторожно положив трубку, Виктор помедлил и повернулся ко мне.

- Вот, черти полосатые, что удумали! - Глаза его из-под очков смотрели непривычно мягко. - Постановили купить за счет колхоза путевку в санаторий. Мне - понимаешь?

- Вот, а ты говоришь! - засмеялся я.

- Что я говорю? - Виктор пытался нахмуриться, ио его редкие белесые брови не подчинились. - Слушай, а у тебя там чего-нибудь такого не осталось?

- Осталось! Ты что ж, думаешь, садовод твой с одного чаю на боковую запросился?

- Аида?

Плутовато перемигнувшись, два взрослых дяди засмеялись и на цыпочках, крадучись, юркнули на кухню.

10

Ли-По совершенно не изменилась. Ни капельки.

Все так же, поблескивая голубоватыми белками, смотрят ее быстрые карие глаза, щеки розовые, свежие, коротко остриженные волосы светлым дымком легли на широкий и выпуклый, как у мальчишки, лоб.

- Ты все такая! - удивляюсь я.

- А ты разве не такой? - улыбается Ли-По.

- Я? Что ты! Лысый, седой...

- Ой, не выдумывай! - хохочет Ли-По. - Подойди-ка к трюмо.

Я нехотя подхожу к зеркалу и недоуменно моргаю.

Из серебристой глубины на меня смотрит смуглый толстогубый парень, густые волосы у него небрежно зачесаны, из-под черных бровей, не заслоненные выпуклыми стеклами очков, глядят чьи-то очень знакомые глаза.

На всякий случай я подмигиваю - парень немедленно отвечает тем же. Черт побери, это ведь я!

- Ли-По, - поражение спрашиваю я, - сколько ж нам лет?

- Чудак, - смеется Ли-По. - По восемнадцати. Тебе чуть-чуть побольше.

- А я думал - сорок.

- Ой, фантазер! - Ли-По звонко хлопает в ладоши. - Да мы тогда стариками будем!

- Колька! - кричу я Николаю Денисову, нашему школьному музыканту и композитору. - Давай "барыню"!

Николая в комнате нет, но задорная мелодия "барыни"

звучит откуда-то все громче и азартнее; выждав такт, я лихо приседаю, готовый легко, как пружина, вскочить, хватаюсь вдруг за остро кольнувшее сердце и... просыпаюсь. Некоторое время, мешая сон с явью, не могу понять, где я.

Темно, тихо, в тишине мягко и быстро постукивают колеса поезда. Никакой Ли-По нет. У изголовья - непроницаемо синий квадрат окна, чуть суженный темной покачивающейся шторкой. Покалывание в левом боку возвращает меня из далекого восемнадцатилетия в сегодня; глубоко вздыхаю и наконец окончательно прихожу в себя.

Все просто и понятно. Я лежу на нижнем диване в двухместном купе. Сквозь медные прутья решетки, врезанной в основании двери, из коридора сочится желтоватый приглушенный свет ночных ламп. Второй час, еще ехать да ехать...