Там что - воинская часть? Возможно. Но при чем "тяжело болен"? Заболел и болен - понятия разные, болен - это нечто длительное. А если длительное - вряд ли он служит. Тяжело заболел, демобилизовался и, как многие отставники, поселился в деревне. При таком объяснении становится понятно и Юркино убежденное - "об этом тожо нужно".
А впрочем, я, кажется, расфантазировался, и дай бог ошибиться. Чтоб так: приехал, а Николай жив-здоров и довольно хохочет: "Что, старик, разыграли мы тебя?.."
Откровенно говоря, я никогда прежде не предполагал, что Николай Денисов станет военным. Талантливый музыкант, он уже девятиклассником руководил струнным оркестром, писал марши, был нашей школьной знаменитостью. Почему он изменил призванию, я не знаю, но, вспомнив, каждый раз жалею об этом. В конце концов офицером может стать любой человек, а вот артистом, музыкантом - далеко не каждый. Я всегда помню Николая таким: он резко взмахивает дирижерской палочкой, оборачивается и коротким сдержанным кивком кланяется, темный густой чубина на секунду закрывает ему глаза.
Воображение легче дорисовывает такие детали несостоявшегося музыкального будущего, как черный фрак, белоснежная манишка с упругой "бабочкой", нежели погоны, портупея и зеркально сияющие офицерские сапоги. Может быть, правда, это и потому, что в форме я его так никогда и не видел...
...Поезд прибывает в Рязань утром, до Двориков оказывается не так уж далеко, такси на привокзальной площади сколько угодно. Под мостом мелькает осенняя, холодная и пустынная Ока; спустя час, когда "Волга" выскакивает на бугор, водитель говорит:
- Вон они - Дворики.
Село большое. Окраинные дома летят уже навстречу, а дальний, спускающийся в низину конец скрыт в утреннем редеющем тумане. Останавливаю первого встречного, спрашиваю, не знает ли он, где живет Денисов Николай Федорович.
- Военный. Возможно, на пенсии. Болеет.
Краснощекий белобрысый парень скребет затылок, сдвинув на лоб модную ворсистую кепку.
- А-а! Это инвалид который. Вон - напротив колодца. С антенной...
Опрятный деревянный домик под шиферной крышей и с крашеными наличниками ничем не отличается от соседних; телевизионная антенна, кстати, тоже не примета:
точно такие же рогатые антенны высятся над многими домами.
На шум подъехавшей и затихшей машины никто не выходит, тюлевые занавески на трех окнах, сколько я ни вглядываюсь, остаются неподвижными. Так... Готовясь к тяжелой встрече, поднимаюсь на крылечко, стучу - сначала нерешительно, тихо, потом нетерпеливее, громче.
По сенкам несутся чьи-то легкие шаги, звонко щелкает откинутая задвижка.
- Ой, а я там застряпалась и не слышу ничего! - курносенькая с косичками девчушка в полосатом фартучке всплескивает руками. - Здрасте!
- Здравствуй, здравствуй, - отвечаю я, стараясь найти в ней хоть одну черточку Николая. - Ты дочка Николая Федоровича?
- Что вы, нет! - На свежих щеках девчушки образуются ямочки. - Я Настёнка, соседская. Тетя Маша в город уехала, постряпаться меня попросила.
- А где же Николай Федорович?
- В школе. Наверно, уж придет скоро. Сейчас который час?
Я еще ничего не понимаю, но тяжесть с плеч сразу слетает.
- Постой, постой, Настёнка, - веселея, останавливаю юную тараторку. Что он в школе делает?
- Как что? Помогает. Спортивный кабинет оборудует.
Знаете какой!
- Он же болеет?
- Кто - дядя Коля? - Настёнка пожимает плечами и догадывается: - А, это вы про ноги? Так они у него всегда так. С палочкой ходит.
С палочкой... Основания для тревожной телеграммы у Юрия, значит, были. Но ходит, что-то делает - это уже хорошо.
Оставив чемодан, я отпускаю машину и решаю идти в школу.
Настёнка стоит на крыльце, заложив руки под фартучек, и напутствует:
- Этим порядком так и ступайте. Как запруду перейдете, школа и будет. Да сами увидите...
Ровная, широкая улица покрыта ржавым, прихваченным морозцем подорожником; бегущая посредине ее серая накатанная дорога темнеет, оттаивая на скупом солнышке. Тихо, холодный воздух пахнет разрезанным арбузом; за каждым домом тянутся тонкие коричневые стволы вишневых садов. Летом здесь, наверно, чудесно.
Длинный узкий пруд, холодно посвечивающий зеленоватой водой, делит село на две части; высокая земляная плотина с обеих сторон засажена ветлами, по ней проходишь как по аллее.
Ага, вот и школа. Два деревянных корпуса на поляне, опоясанные новым штакетником, высокие бревенчатые трапеции с неподвижно висящими кольцами.
Читать дальше