Николай Почивалин - Летят наши годы

- Ладно, старина, ладно, - смеется Юрий. - Не бурчи.

Он дотрагивается до ключа. Скрипнув, дверка шкафа раскрывается сама.

- Замок не работает?

- А шут его знает, кажется, нет.

Юрка осматривает дверку, недовольно крутит головой.

- Паз опустился. Тащи молоток и стамеску.

- Слушай, - прошу я, - не убивай ты меня своим трудолюбием.

- Дело не в трудолюбии, просто не люблю, когда непорядок. Давай молоток и стамеску.

- Да нет у меня ни молотка, ни стамески!

- Как же ты живешь? - впервые изумляется Юрка. - А гвозди чем заколачиваешь?

- Чем? Пестиком вон от ступы.

- Давай тогда пестик и отвертку.

Юрка вставляет в паз отвертку, потихоньку бьет по ней чугунным пестиком.

- Все.

Ключ в самом деле поворачивается теперь легко и беззвучно.

Юрка копается в книжках, откладывая некоторые отдельно на стул, приговаривает:

- А этой вот у меня нет. Как увижу твою новую книжку, раскрою, ну, думаю, про наших ребят, хоть немножко там. И - нет, нет...

- Опять заводишь?

- Не буду, не буду, - дурашливо пугается Юрка и, забыв обо мне, шелестит страницами.

Вот чертушка лобастый! Я только что закончил новую работу, мысленно готовился к длительному отдыху, так нет же - растревожил! Теперь мучайся, просыпайся и ложись с одной мыслью, накуривайся до обалдения, и ничего, может, не получится. К черту, не буду!.. А интересно, мог бы я что-нибудь написать о Юрке? Вон он сидит перед книжным шкафом на корточках коричневый галстук почти касается пола, - крупными, как у кузнеца, руками перекидывает страницы. Мог бы, наверно... В глаза снова бросается седина на его висках, загорелая, с желтинкой, кожа, и горячая волна нежности обдает сердце.

Славный ты человек, дружище мой дорогой! Как глупо, что мы так редко видимся, хотя в нашей быстротекущей жизни жить бы надо если не рядом, то вблизи хотя бы!..

Так мне хочется сказать Юрке, добавить еще какието хорошие, ласковые слова, но вместо этого я грубовато говорю:

- Ладно, закрывай библиотеку. Пойдем на воздух, побродим.

Возвращаемся мы затемно.

Во дворе пусто, золотятся окна на всех трех этажах нашего дома, тихонько шелестят разросшиеся по забору вьюны.

- Давай на лавочке посидим, - предлагает Юрий. - Уходились, ноги гудят.

- Давай.

- Слушай, - после некоторого молчания говорит Юрка, - я ведь тебе только о личном могу рассказать. Сам понимаешь.

- Конечно. А критики меня потом долбанут. Мелкая тема, копание...

- Разве книги для одних критиков пишутся?

- Смотри, какие ты все правильные вещи говоришь!

- Сорок лет, пора что-то и правильное говорить.

- Опять верно.

- Да ну тебя! - отмахивается Юрий и неуверенно спрашивает: - Слушай, а может, правда, не надо этого ничего, а? Я ведь так это, вообще, а ты сразу быка за рога.

- Нет уж, батенька, выкладывай, - мстительно говорю я. - Понимаешь, судьба поколения, важная тема. Не могу!

- Ты уж если правда писать будешь, так хоть фамилию измени. Назови, допустим, Васиным. Похоже, кто знает - поймет, а другим неважно. Ладно?

Юрка говорит неуверенно, просительно; полностью удовлетворенный, я великодушно соглашаюсь:

- Ладно. Васин так Васин.

- Ну вот, - облегченно вздыхает Юрий и замолкает, глядя, как по синему, лиловеющему на горизонте небу скатывается, догорая, звезда.

ВЕЧНА, КАК ЮНОСТЬ

- Ты как к Зойке относился? - проводив взглядом закатившуюся звезду, спрашивает Юрий.

- К Зойке? - вопрос повергает меня в изумление.

При чем Зойка? Да еще как я к ней относился? По-моему, никак. Один раз, когда мы все сидели в Пионерском парке, я побежал за ней, собираясь отплатить за что-то, догнал и, чтобы не вырвалась, крепко обхватил ее. Гибкая, как тростинка, Зойка каким-то неуловимым движением крутнулась в моих руках, ее зеленоватые глаза, большие и дразнящие, оказались у моих глаз.

- И что дальше? - спросила Зойка, ее маленькие пунцовые губы смеялись.

- Что дальше? Дальше ничего, - сконфуженно забормотал я и немедленно выпустил ее.

Зойка бросила на меня непонятный взгляд, поправила белую кофточку и неторопливо двинулась к беседке - высокая, длинноногая, с черной косой и такая тонкая в талин, что ее без труда можно было обхватить растопыренными пальцами.

- Никак я к ней не относился, - отвечаю я Юрке. - Л звал ее Змейкой.

- А я - Заикой, - дрогнувшим голосом говорит Юрий. - Видишь, две-три буквы, а разница большая...

- Подожди, подожди, да ведь тебе Маруся Климова нравилась?

- Ошибаешься. Это ты так по ревности считал, - усмехается Юрка, и снова голос его наполняется теплотой. - А я Зайку всегда любил. Помнишь, какая она красивая была?