Николай Почивалин - Летят наши годы

Чуть позже, когда успокоенная Нпнушка задремала, Шура сама прильнула к мужу; сияя глазами и краснея, она гладила его черные, тронутые на висках сединой волосы, удивлялась:

- Похудел как! А почему волосы такие короткие? Ты что, стригся?

- Карантин был.

Андрей прижался к Шуриной груди, она погладила его затылок и тут только заметила белевшее за ухом пятно - раньше его не было.

- А это что у тебя?

- Да ну, ерунда. - Андрей выпрямился, но Шура снова притянула его к себе.

- Подожди. - Она потрогала пальцами рябоватый, с куриное яйцо, шрам, сердце у нее захолонуло. - Это когда ты писал, что живешь в тылу?

- Шуренок, ну - ерунда! - взмолился Андреи. - Дай, я взгляну на доченьку.

- Она спит. - Положив руки на плечи мужа, Шура заставила его посмотреть себе в глаза, голос у нее дрогнул. - Больше так никогда не делай, слышишь?..

Десять отпускных дней, предоставленных Храмкову для долечивания, пролетели, как один: более того - иногда один день тянется куда медленнее, чем десять. Андрей подружился с дочкой, смешно морщившей в улыбке крохотный нос, когда он протягивал ей руки. Отдохнул и, хотя из широкого воротника гимнастерки по-прежнему торчала длинная худая шея с выдавшимся кадыком, заметно посвежел.

И снова был вокзал с дымящимся на солнце между шпалами сырым песком и гравием; но если год назад, переполненная счастьем, Шура не боялась разлуки, то теперь, став матерью и, может быть, впервые почувствовав себя женщиной, - трудно и больно билась то в тяжелевших, то слабеющих руках Андрея. Ничего поделать с собой она не могла: ощущение было такое, словно прощалась навсегда.

Ничего, однако, страшного не случилось. "Все хорошо, Шуренок, - писал Андрей в первом же письме.- Стал я тут большим начальником, командую другими - риску никакого. Не беспокойся и о моей худобе: в полку меня снова откормили. Веришь, стал такой толстый, что боюсь, как бы самолет не шлепнулся от перегрузки..." Несерьезный человек! - вспоминая свое первое впечатление, нежно и растроганно думала Шура; на некоторое несоответствие между утверждениями, что "риску никакого", и "боюсь, как бы самолет не шлепнулся", Шура постаралась не обращать внимания - так было спокойнее...

Потом чувство тревоги стало ровнее - приглушенное временем и терпением, смягченное открытой новостью:

Шуре во второй раз предстояло стать матерью. И удивительно: то, что неизбежно встревожило бы еще больше - возросшая ответственность - человека немолодого, то для молодости стало дополнительной защитой. "Теперь с Андреем ничего не должно случиться, не может случиться", - .

верила Шура. Логики в этом было немного, но мы, смертные, часто и сильны ее отрицанием.

Огорчало Шуру одно: как только станет заметно, из горкома придется уходить. Второй раз за два года в декретный - нехорошо. Шура вздыхала, но тут же успокаивалась: все это нескоро, когда-то...

Мать, узнав о новости, покачала было головой - "заспешили вы что-то" и по житейски мудро решила:

- Ничего, дочка, вырастим. Война-то, похоже, к концу идет.

Война в самом деле шла к победе. Чуть ли не каждый вечер вслед за позывными Москвы в эфире раздавался торжественный голос Левитана: "В последний час..." Письма Андрея теперь шли до Кузнецка дольше, чем обычно, стали еще короче и увереннее: "Скоро увидимся, Шуренок!" В одном из последних писем он сообщил, что майор Сережа Пересветов, который, как всегда, "кланяется", удостоен звания Героя Советского Союза и по-прежнему служит с ним. "В части, где командиром подполковник Храмков", - так шутливо, вскользь упомянул Андрей о своем новом звании.

Последнее письмо мужа было коротеньким, веселым и - чему больше всего порадовалась Шура - с фотографией. Андрей и вправду поправился, покруглел, с серой, плохого качества фотобумаги глаза его смотрели спокойно и требовательно, кажется, допытывались: "Ну, как вы тут, без меня?.." "Хорошо, Андрюша, все хорошо!" - улыбаясь, молча отвечала Шура. Сфотографировали Андрея, должно быть, прямо на аэродроме - за плечами угадывались расплывчатые контуры самолета, впрочем, Шура разглядела это много позже...

Письмо пришло в канун октябрьских праздников, и Шура удивилась, когда три дня спустя, собравшись идти на работу, она снова увидела в деревянном почтовом ящике конверт. "От Андрюши", - только секунду успела порадоваться она.

Конверт из толстой серой бумаги был надписан незнакомым почерком, в овальном штемпеле стоял всё тот же знакомый номер полевой почты. Похолодевшими пальцами Шура разорвала конверт, вынула глянцевый, с пробитыми изнутри машинописными строчками лист и тихонько вскрикнула...