Дмитрий Попандопуло - Христо-борец (Геленджикские рассказы)

- Это квартира первого секретаря горкома? - спрашивает.

- Да, - отвечают женским голосом, - но сегодня выходной день и его нет дома.

- Квартира председателя горсовета? - опять спрашивает. - Нет дома? Отдыхает? Так, пойдем до конца, - и опять набирает.

- Квартира начальника милиции? Что? Нету? Да что это творится такое... Город... кишит шпионами, а они отдыхают. Что же, уже нет тут советской власти?! Один Брагин остался?!

Надо добавить, что подчиненные ему телефонистки подробно изучили пьяный голос начальника и при таких алкогольных приступах бдительности разговаривали с того конца, отводили тем самым удар от того помешанного. Правда, его потом все ж поперли за такие номера.

А Кочо из-за своей подозрительной внешности вскоре попал в такую историю, что хоть плачь, хоть смейся. У Толстого мыса в самых воротах бухты на мелкой банке ставила сети сухопутная бригада. Туда насобирали стариков, а еще тех, кому на сейнере слабо или кому подавай работу не бей лежачего. Был среди них и Кочо. Они поставят сети и сидят на круче у костра, уху варят да травят баланду. К утру идут баркасом забирать рыбу. Был там еще Загинайко, небывалый сачок и трепач, которому дай условия - разыграет самого Хазанова. Благодаря ему и ночь веселее коротали.

Вот сидят они, костерок освещает их красные морды, а кругом мрак южной ночи, особенно внизу, под обрывом. Спать охота всем. Кто глаза прикрыл уже, а Кочо захотел до ветру, для чего отлучился по крутой дорожке вниз. В это время патруль в количестве одного молодого солдата вышел из темноты и приблизился до костра. Стриженый солдат, шейка тонкая, одним словом салага. Загинайко мигнул другим и безо всякого предисловия громким таким шепотом говорит:

- Этого Ахмета как первого контрабандиста на всем Черном море знают все пограничники в лицо, им фото раздали, мне один показывал. Одноглазый тот Ахмет, черная повязка на глазу, нос крючком здоровенный при нем, а худущий... А еще из примет - в рванье ходит, но то маскировка, бедным прикидывается, сам же на контрабанде табаком миллионы нажил. Пограничники бегают с карточкой в кармане, а никак не поймают. Хитрый, зараза, он тут где-то возле круч, говорят, и высаживается...

В тот момент снизу послышалось шуршание, Кочо лез от воды наверх. Загинайко вытаращился в темноту, все остальные тоже. И солдат тоже вытянул тонкую шейку. Тут над обрывом и появляется одноглазая голова.

- Ребята, убей меня, - Ахмет, - громко зашипел Загинайко.

- Стой, руки вверх! - закричал солдат и автомат вскинул наизготовку, а Кочо знай лезет да бухтит что-то себе по-гречески. Солдат, конечно, думает, что тот говорит по-турецки, и становится аж белый от волнения. Тут Загинайко и все остальные наперегонки уговаривают того, чтобы не арестовывал Кочо, что это был с их стороны обыкновенный розыгрыш, то есть шутка. Какой там, "назад" орет да "молчать", совсем рассвирепел пограничник от большой дозы бдительности, которая закипела в нем. Тут же закрутил руки бедному Кочо за спиной тем куском сетки, что тот использовал вместо брючного ремня и усадил со спущенными штанами в сторонке на землю. По телефону вызвал наряд, пришла вскорости машина и забрала одноглазого, несмотря на такое недоразумение.

Целую ночь просидел Кочо под видом контрабандиста или шпиона на заставе в одиночной камере. Уже днем разобрались, что он тоже советский человек, хотя и с подозрительной внешностью. А солдату тому ничего не было, даже похвалили за бдительность.

Прометей

Если где попадется непьющий рыбак, то покажите мне его, я буду страшно удивляться. Может, где в других местах такие водятся, но у нас на море он бы не прижился, как инопланетянин. Поэтому в порту пьют и пьющие и непьющие, то есть те, кто от природы предназначен только для употребления ситро, которое теперь называют "фанта".

Вот и Ефим Процело должен был пить ситро, но раз он был рыбак, то пил что покрепче. Ни больше, ни меньше, чем другие, но вертикаль после держал слабо, а тут еще его женская особа вела беспощадную конфронтацию против пьяного возвращения домой. Приходит человек еле-еле до дому, а жена поднимает хай да гонит за порог, пошел вон, говорит, черт вонючий, глаза б тебя не видели. А тот, вместо того, чтобы как-то утихомирить бабу, начинает канючить - жизнь, говорит, ты мне совсем подпилила, вот пойду и утопну, чтобы не слышать твоих оскорблений.

- Иди, бичуга, топись, хоть тогда отдохну от тебя, - кричит она. Часто Ефим после такой драмы убегал за калитку в сторону моря. Посидит тихо у воды, очухается немного от бесподобных запахов да и вернется до дому. Уляжется где в закутке на полу, потому как баба не допускала его до постели в таком виде.