Александр Попов - Мальтинская мадонна

2

"Чего же я ищу? Из какой такой тьмы пытаюсь выбраться? Не лучше ли жить, как живется? Ведь не хуже других кое-что получается. Да и кто, люди добрые, не грешен в этом мире!"

В окно лился свет. Буднично тикали на стене часики с кукушкой, во дворе ласково выговаривала поросенку тетя Шура. Мир жил привычно, но душа Ивана, словно бы сама по себе взбунтовавшись, уже не могла или не хотела подчиняться общему размеренному ходу жизни. Возникали и накатывались новые образы, обволакивали его размякшее, не сопротивлявшееся сознание.

Вспомнился ему еще один обрывок сна, совсем уж странный: в сумерках заснеженной, промороженной округи приметил он отсвет огня. Среди корявых сосновых зарослей у берега реки с трудом разглядел странной, непривычной формы шалаш - из крупных звериных костей и грубо выделанных шкур мехом наизнанку. Откинул Иван полог, на четвереньках забрался внутрь. Сумрачно, но тепло. Сидели у костра пятеро-шестеро волосатых, ужасного вида человека в животных шкурах, грелись, обгладывали кости, урчали, как звери. Ивана не видели. Он примостился в сторонке, заинтересовался юношей, что-то старательно, увлеченно вырезавшим из кости каменным орудием. Иван присмотрелся - фигурка в одежде.

Взглянет юноша на женщину, сидевшую у костра, снова вырезает, от усилия морща лоб и сжимая губы. Женщина пожилая, изможденная, но как только поймает на себе взгляд юноши - улыбнется, кивнет или сморгнет ему. "Уж не портрет ли создается?!" - подивился Иван.

Неожиданно фигурку из рук юноши грубо выхватил и отшвырнул пожилой, иссеченный шрамами мужчина. Что-то угрожающе проурчал и покрутил перед глазами нахмурившегося юного резчика другой фигуркой, изображавшей полнотелую обнаженную женщину. "Голенькая", - с угрюмой игривостью вспомнилось Ивану.

Юноша промолчал, поднял свою фигурку, сдул с нее соринки и пыль; продолжил работу. Но не одежду стал он обтачивать; напротив - волнистыми полосами и штрихами украшал фигурку.

Снова не сдержался строгий мужчина, отнял у юноши фигурку, хотел было швырнуть ее в костер, но его руку перехватила та пожилая женщина...

"Я думаю о Мальтинских мадоннах, но зачем? Свет новой истины явил юноша, но за нее приходится драться и страдать, - подумалось Ивану, но хотелось какой-то простой мысли, без налета книжности и пафоса. - Выжить одно, но надо еще что-то важное доказать в этой жизни другим - так, что ли? Но мне-то какое дело до всего этого?! Хм, или мне тоже надо что-то доказать человечеству? А может, только самому себе? Глупости, глупости!.." - даже стал он махать руками, будто отбивался от мух или комаров.

За окном новое утро раздвигало сырой осенний туман. Иван без интереса наблюдал за деревней: кто-то нес от колонки ведро с водой, кто-то заводил чихающий мотоцикл, кто-то протирал глаза и зевал, стоя в тапочках у ворот своего дома. Мальта жила так, как, видимо, единственно и могла теперь жить сонно, одиноко и печально-отстраненно от большого неспокойного мира, который напоминал о себе лишь только постуком колесных пар и свистом проносившихся мимо за сосняком железнодорожных составов.

"Ищу себя? Не позднехонько ли, молодой человек, когда зашкалило уже за сорок? Ох уж мне это вечное русское нытье и недовольство собою!.. А как любовно рассказывала тетя Шура о моей матери! Да, да, забыл я о матери, просто забыл! И про отца забыл, и про отчима. Умерли они, и для меня - будто и не было их на свете. Жил в беспамятстве - так получается? Нет, нет: конечно, вспоминал, но как-то походя, на бегу, будто о чем-то постороннем и случайном".

Иван снова посмотрел на портрет матери, словно бы желая оправдаться. Мать улыбчиво и счастливо смотрела на сына из своего далекого далека, из своей молодости.

И рассказы тети Шуры, и переживания нынешних дня и ночи, и обрывки недавних снов вновь ожили в Иване.

"Кто там из тумана раннего утра идет ко мне навстречу? Такая красивая и молодая? Или я снова сплю?"

Но Иван неожиданно позвал, забыто-тонко, но надтреснуто-хрипло:

- Мама...

Однако мать не могла откликнуться, потому что жила в том своем далеко, о котором он мало и обрывочно знал до встречи с тетей Шурой. Теперь же знал много и цельно и думал, думал о нем. И о себе думал, но не так, как раньше: что вот я какой весь с макушки до пяток хороший да правильный, а как о человеке, которому еще нужно серьезно потрудиться над собой. Но что именно нужно отсечь, что следовало бы добавить и что непременно развить в себе? еще пока смутно представлялось ему.