Владимир Попов - Разорванный круг

- За что?

Вот к этому вопросу он не был готов. К любому, но не к этому. Действительно: за что? Она ведь не изменилась, она оставалась такой, какой была, застряла в своем развитии где-то на пятнадцати годах и так и пребывала в этом блаженном возрасте. Но в ту пору, когда он сам был юнцом, эта инфантильность казалась даже милой. Но когда подвалило под сорок...

- Чужие мы с тобой, - только и смог произнести он.

- Это ты стал чужой...

Что правда, то правда. Последние годы между ними все ширилась полоса отчуждения, и в этом опять-таки был виноват он. Только он.

- Мы всегда были чужими, Тася.

- Об этом надо было сказать раньше... это надо было делать раньше... а теперь... Куда я теперь? - Глаза Таисии Устиновны все еще смотрели стеклянно и оставались сухими.

Брянцеву до боли стало жаль ее. Она опять права. Ошибки молодости надо исправлять в молодости, а не перекладывать на более поздний возраст. Раньше ей было проще устроить свою судьбу. Не просто, но все-таки проще.

- Странно получается в жизни, - пришибленно сказала Таисия Устиновна. Идут люди по одной дорожке, не оглядываются, а спохватятся - и видят: по разным дорогам пошли. И уже так далеко друг от друга, что зови не дозовешься, кричи не докричишься... Впрочем, я той же дорогой иду. Это ты отбился...

- Но мог же я, предположим, умереть, - невпопад сказал Брянцев.

Глаза у Таисии Устиновны вдруг стали видящими и ненавидящими, а черты лица обрели твердость, жесткость.

- Мне было бы легче, если бы ты умер. Легче быть вдовой, чем... разведенкой. Легче. Сраму не было б. И все-таки пенсия... - Таисия Устиновна запнулась, поняв, что сказала лишнее.

"Ах вот как. Такой выход ее больше устроил бы. Да-а, вот и вскрылся человек", - подумал Брянцев, но сказал другое:

- Я буду помогать тебе.

Она горько усмехнулась.

- Откупиться хочешь! Знаем мы эти посулы сгоряча... А мне ведь и родителям помогать надо, и брату... Без стипендии он...

Этот переход от лирико-драматических переживаний к практическим рассуждениям невольно притупил душевную боль у Брянцева.

- Уточним в другой раз, - холодно сказал он. И добавил: - Что касается обстановки, возьми все.

Она согласно кивнула головой, но было видно, что ей не терпится выяснить еще какой-то вопрос.

- Что? - пришел ей на помощь Брянцев.

- Сберкнижка как? - сказала и замерла.

Брянцеву стало противно до омерзения. Мучался, Елену мучал, создавал в воображении препятствия, которых в действительности не было, приносил жертву, которая никому не нужна. Так глупо растратить годы, по крайней мере, последние три года. Это немного для юности, у которой все впереди, но для его возраста... И грустно и обидно, когда вторую половину жизни приходится тратить на то, чтобы исправить ошибки первой.

- Что сберегла, то твое, - ответил он и невольно подумал, что жену лучше узнаешь не тогда, когда живешь с ней, а когда расходишься.

Таисия Устиновна помягчела.

- Как же ты один будешь? Другие мужчины и сготовить себе умеют, и брюки выгладят, а ты...

- А почему ты решила, что я останусь бобылем? - спросил Брянцев, чтобы одним махом покончить со всеми неясностями.

Вопрос явно озадачил Таисию Устиновну.

- Да ты так себя вел... будто ты... будто тебе... уже никто не нужен.

- Друг мне нужен! Душа нужна! Человек рядом! - простонал Брянцев.

- И ты уже нашел... душу? - Черты лица Таисии Устиновны снова стали жесткими.

- Нашел.

- Небось лет восемнадцати?

- Зачем, нашего возраста.

- Здесь?

- Нет.

Таисию Устиновну словно встряхнули.

- Так вот почему ты так часто в командировки мчишься! - закричала она. - А я-то, дура, сокрушалась: заработался Алеша, света божьего не видит. Нет, голубчик, это тебе так не пройдет! Никуда я отсюда не уйду и никуда тебя одного пускать не буду. Ты забыл, что я тебе жизнь спасла? Что ты в долгу неоплатном?!

Таисия Устиновна повернула так круто, что Брянцев оторопел. Он смотрел на искаженное гневом лицо, грубое, мужеподобное, и думал только об одном: не надерзить, не уподобиться ей. В этом тоннеле, по которому он так долго брел, наконец показался свет. И это самое главное.

Но не удержался, чтобы не подпустить яду.

- За свою жизнь я тебе полжизни отдал. Надо же и себе что-то оставить.

- Оставить? Брак, по-твоему, что, игрушка? - продолжала бушевать Таисия Устиновна. - Женился - значит, до гроба. Иначе я тебя в бараний рог согну! Я в завком пойду, в партком пойду, в горком! Я тебя, миленького, перед всем народом разоблачу. На партийную конференцию прорвусь, с трибуны ославлю.