Николай Каронин-Петропавловский - В лесу

Колотушкинъ провожалъ его взглядомъ и только тогда оправился отъ испуга, когда тотъ совсѣмъ скрылся въ тѣсной зелени. Жалкое заячье лицо его сейчасъ же приняло веселое выраженіе, какъ сталъ благодарить меня, болтливо выражая свое злорадство.

— Спасибо вамъ, ваше благородіе, а то бы мнѣ тутъ и смерть…И злые же эти братаны!… Такъ онъ ничего, но ежели осерчаетъ — убьетъ! Человѣчья душа для него нипочемъ, дешевле лошадинаго хвоста… Человѣкъ евойной лошади хвостъ обрѣжетъ, а онъ въ оврагѣ загубитъ ни въ чемъ неповиннаго — чистый звѣрь! Утку, либо зайца, и то жалко, а бродягу для него убить все одно, что муху задавить… А ловко же окорнали хвосты-то его!… Спасибо вамъ, а то бы убилъ меня… Шутъ-ли мнѣ въ хвостахъ-то его толку? Я вотъ сварю тутъ на бережку картошки да раковъ наловлю, — страсть тутъ какіе крупные раки водятся, — мнѣ и хвоста не нужно. Этими дѣлами я не занимаюсь, мнѣ кто что дастъ — я и доволенъ… Спасибо вамъ, ваше благородіе, дай Богъ здоровья, а то бы убилъ онъ меня…

Я послѣднія слова слушалъ уже издалека, потому что мнѣ не хотѣлось оставаться хотя нѣкоторое время со старымъ бродягой. Колотушкинъ также отправился своею дорогой, и я еще могъ замѣтить издали, какъ онъ полѣзъ въ воду — ловить раковъ на обѣдъ. Никакой ловушки у него не было; ему, очевидно, ловить раковъ предстояло первобытнымъ способомъ, т.-е. по-просту ползать по крутымъ берегамъ и руками шарить въ норахъ, гдѣ обитаютъ раки. Тавивъ образомъ, при счастіи, онъ могъ часа въ два нацапать голыми руками съ полсотни, измерзнуть, нахлебаться воды во время нырянья и порѣзать свои лапы…

Оставшись одинъ, я задумался надъ всѣмъ видѣннымъ. Передо мной сію минуту стояли представители двухъ породъ, по существу ненавистныхъ другъ для друга. Сибирскій крестьянинъ, — это олицетвореніе здоровья и силы, — долженъ волей-неволей преслѣдовать до смерти нездоровое, распутное, хотя и жалкое существо, покушающееся жить паразитомъ на его тѣлѣ… Кто кто первый пустилъ слухъ, что сибирякъ смотритъ на посельщика, какъ на «несчастненькаго», и жалѣетъ его душевно, выставляя по дорогамъ и возлѣ домовъ шаньги для него? Я не зналъ мысли, болѣе вредной, лжи, болѣе фальшивой, сантиментальности, болѣе слюнявой, чѣатъ этотъ слухъ о нѣжныхъ отношеніяхъ между русскими выходцами и сибирскими старожилами; и, быть можетъ, благодаря этой лжи, ссылка до сихъ поръ осталась въ самыхъ культурныхъ округахъ.

Дѣйствительныя отношенія двухъ классовъ не представляютъ ничего нѣжнаго. Ежегодно по лѣснымъ трущобамъ находятъ сотни труповъ. неизвѣстно кому принадлежащихъ, неизвѣстно кѣмъ положенныхъ. Это — бродяги, посельщики, жулики. Каждый оврагъ здѣсь имѣетъ свою тайну, и нѣтъ лѣсной глуши, которая не была бы могилой, а лѣсные обитатели, птицы и звѣри, не одинъ разъ слышали щелканье замка, громъ выстрѣла и послѣдній стонъ умирающаго. Одинаково избѣгая «закона», оба класса ведутъ борьбу глухо и молча, съ хладнокровіемъ и безъ пощады, часто враги наносятъ другъ другу удары безлично, не зная другъ друга и ничего другъ противъ друга не имѣя. Посельщики уничтожаютъ безъ всякой нужды имущество всѣхъ крестьянъ — крестьяне, въ свою очередь, убиваютъ всякаго бродягу, какой подвернется въ удобномъ мѣстѣ, убиваютъ безстрастно, холодно и безъ всякаго повода. И много неповинныхъ людей сложили свои головы въ лѣсныхъ заросляхъ. Легче всѣхъ пропадаютъ тѣ субъекты съ пугливыми физіономіяміи которые безпрерывною цѣпью бредутъ по всѣмъ дорогамъ весной, идя на свиданіе съ родиной. Напуганные, беззащитные бродяги для холодной мести представляютъ самую легкую добычу. Между тѣмъ, кладутъ они свои легкомысленныя головы по оврагамъ безвинно.

Не случись меня на лугу, и этотъ вотъ Колотушкинъ поплатился бы за свою любовь отдыхать въ кустахъ если не цѣною жизни, то цѣною легкихъ. И никто бы не зналъ, за что этотъ человѣкъ погибъ и кому понадобилась его заячья жизнь. Несомнѣнно, что хвосты обрѣзалъ не онъ.

Давно ужь онъ живетъ въ городѣ. Я его увидалъ чуть не въ тотъ же день, въ какой я пріѣхалъ на службу сюда. Всѣ знали, что это — старый бродяга, но никто не трогалъ его, потому что ни въ какое громкое происшествіе онъ не былъ замѣшанъ. Никому въ голову не приходило справляться, кто онъ, откуда и чѣмъ живетъ.

Скорѣе это былъ бродяга, медленно угасающій. Бродить по лицу всей Россіи у него уже не было силъ, а потому онъ навсегда устроился здѣсь. Жилъ онъ милостыней, воровствомъ, а лѣтомъ ловлей рыбы и раковъ. Нехорошо ему было зимой! Наружность его тогда представляла палку, на которую наверчены въ безпорядкѣ разныя тряпки. Въ самые лютые морозы онъ вовсе не показывался, но когда дѣлалось потеплѣе, сейчасъ же выходилъ за милостыней, дрожа всѣмъ тѣломъ, потому что даже въ теплые зимніе дни холодъ жестоко скрючивалъ его. Одѣтъ онъ былъ всегда такъ, какъ будто жилъ подъ тропиками: въ коротенькомъ зипунишкѣ (его частная собственность), въ холщевыхъ панталонахъ и часто безъ рубашки. если ему долго не удавалось стащить оную съ веревки, на которой она сушилась и провѣтривалась послѣ стирки. Шапка не всегда покрывала его голову, а, въ случаѣ полнѣйшаго отсутствія ея, онъ повязывалъ уши тряпкой. оторванной, напримѣръ, отъ неизвѣстно чьего женскаго подола. Обуви онъ ни въ какомъ случаѣ не имѣлъ, замѣняя ее разнообразными предметами, имѣвшими у другихъ людей совсѣмъ не то назначеніе, какое онъ имъ давалъ, такъ, для него ничего не составляло завернуть ноги въ рукава, случайно откуда-то оторванные. Впрочемъ, иногда во время ярмарки ему удавалось добыть съ воза плохо лежащія пимы, и онъ нѣсколько дней щеголялъ въ нихъ, но, благодаря его легкомыслію, пимы эти скоро пропадали въ кабакѣ.