Надежда Лухманова - Изнанка жизни

Вот уже давно, несколько лет подряд, как Вера Николаевна 31 декабря даёт вечер и ужин «для одиноких», т. е. для тех из её друзей и знакомых, у которых нет близкого, с кем в 12 часов ночи чокнуться бокалом шампанского, кому искренно пожелать «нового счастья».

На эти оригинальные, полные особой тихой весёлости вечера «одинокие» собираются охотно, и уходя из её уютной столовой, полной цветов и огней, уносят в сердце частичку бодрости и надежды на «новый год».

Вере Николаевне всего 25 лет, она не жена, не вдова, не девица, ни даже разведённая жена. 17 лет она осталась сиротою без всяких средств и поселилась нежеланной гостьей в большой семье своего дяди. Неожиданно для всех за неё посватался богатый, изящный, старый холостяк Богаев и «своим великодушием» привёл в восторг и умиление родственников, приютивших сироту. Вере Николаевне нечего было и говорить, так как её никто ничего и не спрашивал. Пышная свадьба была отпразднована.

Муж оказался влюблённым, пылким не по летам и, измучив, напугав жену вспышками ревности и страсти, добился только одного результата — получил удар паралича. Созванные знаменитости единогласно решили отправить его за границу на воды, но… не с молодой женой, а с опытной сиделкой и фельдшером. Вера Николаевна, испуганная, измученная и озабоченная дебютом своего «семейного счастья», мало-помалу пришла в себя и зажила в своей прекрасной квартире одна на положении жены где-то лечившегося мужа.

С тех пор, как она решилась понемногу принимать и выезжать в так называемый свет, не раз она слышала признания в любви, но так как и муж уверял её когда-то в этом же чувстве, то самое слово «любовь» возбуждало в ней страх, отвращение, и ей казалось, что надо было чудо, громовую стрелу страсти, которая вдруг, без слов, без предварительного флирта, как удар из чистого неба, вонзилась бы в её сердце и как луч неизъяснимого света прорезала бы его равнодушную дремоту. Шли года, ничего подобного не случалось. Она жила холодная, приветливая, ровная со всеми, но… в душе её всё-таки мало-помалу совершался переворот — раны, нанесённые её неразвившемуся чувству, её бедной скомканной молодости, заживали, далёкий муж, впадавший в старческий идиотизм, переставал казаться грозным кошмаром и какое-то несознанное, неясное чувство стало зарождаться в её душе, молодая кровь, не формулируя своих требований, волновалась, сердце то замирало, то билось слишком сильно, расположение духа менялось, за часом равнодушие и скуки являлось необыкновенное одушевление. Смех, резвость, переходившие быстро в обиду, гнев, слёзы. Затем наступил вечер, когда по какому-то странному случаю она у себя дома слишком долго осталась с глазу на глаз с Алексеем Александровичем Лазовским, инженером, недавно кончившим курс. Угадал или нет молодой человек её состояние, но он пришёл вовремя. Сидя с Верой Николаевной перед камином, они незаметно перешли из условной светской болтовни в более искренний, простой тон. Жаркий огонь как будто растопил холодную сдержанность молодой женщины. Оба заговорили тише, слова прерывались и, наконец, наступила минута взволнованного молчания. Оба взглянули друг другу в глаза, её щёки вспыхнули, она чуть-чуть отвернулась, он встал и прошёлся по комнате. Приземистый, плечистый, с небольшой головой, хорошо посаженной в плечах, с чистым лицом, толстыми губами, ясными серо-голубыми глазами, Лазовский имел вид здоровый, спокойный, а упрямый широкий лоб говорил за его уменье выбрать и отстоять свою дорогу. Своим молодым чутьём он сразу угадал любовную тревогу, засветившуюся теперь в тёмно-карих глазах молодой хозяйки, и насторожился. Громадная самонадеянность подсказывала, что… вот теперь, здесь, у камина, без всяких слов, без объяснений свершилось что-то, что из далёких сделало их близкими людьми.

— Вера Николаевна, могу я ухаживать за вами? — сказал он просто, ласково, как бы смеясь сам над собою и, подойдя к ней, нагнувшись вперёд, поглядел в её глаза.

Она откинулась на спинку кресла, в котором сидела, и засмеялась нервно и бессознательно вызывающе.

— Ухаживать? Зачем?

— Вот вопрос! — Лазовский тоже засмеялся. — Ну, чтобы согреть, отметить глубже нашу дружбу. Ведь мы друзья?

— Пожалуй, не знаю. Мы никогда не ссорились, но разве нужно уже подогревать нашу дружбу?

— Не подогревать… Эх, какая вы недобрая! Согреть, я сказал, вот так! — И тихонько опустившись одним коленом на подушку, лежавшую на полу у её ног, он взял в свои её холодную ручку и, не целуя, стал греть её своим дыханием.