Виктор Пронин - Особые условия

Страх гнетет, унижает, в нем стыдно признаться даже самому себе, он оставляет опустошенность, обессиливает. А тут-освежающее, бодрящее чувство опасности!

И все исчезло. Нет Пролива, саней, скользящих под уклон, нет оглушающего клекота лопающихся воздушных пузырей. Осталось острое чувство опасности.

- Все правильно, Николай Петрович, - проговорил Мезенов. Его голос донесся до Панюшкина как бы издалека. - Вы должны были ожидать этого. Я уверен, что вы ждали чего-то подобного.

- Пожалуй.

- Думаю, Комиссия вам нужна больше, чем кому бы то ни было. Так что все правильно.

- В том-то и дело, что все правильно, в том-то и дело... Ну что ж, милости прошу, дорогой Олег Ильич, милости прошу... Постараемся быть гостеприимными... насколько нам позволит положение подследственных,

- Кстати, о подследственных. Хорошо, что напомнили. Насколько мне известно, у вас недавно случилось нечто вроде чрезвычайного происшествия?

Чувствовалось, Мезенов задал этот вопрос через силу, прижав кулаки к холодному стеклу стола, чтобы не было заметно нервной дрожи в руках. "Не всем, видно, власть здоровья прибавляет, - подумал Панюшкин. - Одни сияют, как ухоженные самовары, будто всем и навсегда доказали какую-то свою правоту, а другие вот казнятся, фразы из протоколов зачитывают, чтоб не сбиться и проговорить все, что намечено... Ну, ничего, освоится. Хватка есть, собой владеет".

- О чем, собственно, вы? - невинно спросил Панюшкин, хотя сразу понял в чем дело.

- Как же, а эта... драка, поножовщина, поиски преступника, в которых участвовал едва ли не весь строительный отряд...

- А! - Панюшкин небрежно махнул рукой. - Ерунда собачая. У вас, Олег Ильич, информация несколько большей концентрации, нежели это необходимо. Вашу информацию нельзя употреблять без предварительного разбавления, как спирт. Поножовщина! Слово-то какое нелюдское! Поиски преступника! Это же сказать надо!

Тоже, небось, из какого-нибудь постановления фразочка? А? Или из докладной записки? Признавайтесь, Олег Ильич!

- Признаюсь, - улыбнулся секретарь. - Николай Петрович... С нами вместе вылетает следователь районной прокуратуры Белоконь. Он проведет расследование, как это и положено в подобных случаях.

- Вот, значит, как, - Панюшкин невольно осел в кресле и стал будто меньше, старше. Опять потер лицо крупными сухими ладонями. - Другими словами, еще один член Комиссии?

- Вольно или невольно,. следствие будет как-то...

соотноситься с выводами Комиссии.

- Интересно иногда получается, Олег Ильич... Тайфун пронесся, перемешал все, что можно перемешать, покуражился, как хотел, и умчался по своим непутевым делам. Нет его. В природе нашего Тайфуна уже нет.

Казалось бы! Но на самом деле... О! - Панюшкин поднял указательный палец. - На самом деле он только набирает силу. Для людей, которые оказались под его влиянием. Он до сих пор бросается бочками и катерами, до сих пор вяжет трубы в узлы и карежит, карежит судьбы людские, тасует их планы, вмешивается в личную и. общественную жизнь. И даже, - Панюшкин дурашливо понизил голос, - oн вмешивается в деятельность нашего с вами уважаемого учреждения. До сих пор! Вот живучая тварь, а?! Он ведь, дурак малохольный, в государственные дела нос сует! Поправки, шалапут, вносит! Может, он здесь с давних времен доисторических кем-то оставлен, а? Чтоб, значит, богатства природные беречь, а?

- Мне бы не хотелось, Николай Петрович, чтобы Комиссия стала еще одним тайфуном в вашей жизни, - улыбнулся Мезенов.

- Ха! Не получится! Знаете, как у нас говорят с некоторых пор? Двум тайфунам не бывать, а одного не миновать. Приезжайте! Встретим вас, как самых дорогих гостей. Лучшую избу натопим, под самую веселую музыку спляшем.

- Шутите, Николай Петрович? - Мезенов был явно озадачен странным оживлением Панюшкина, тем более что видел-тот искренне развеселился к концу разговора.

- Ничуть! Для меня, Олег Ильич, вы действительно будете желанным гостем. Да и как мне не радоваться вам, если вы приезжаете со столь благородной цельюснять с меня подозрения, сомнения, которыми переполнены бумаги на вашем столе! Мне ли не знать собственных промашек, Олег Ильич! Мне ли не знать о той взрывной силе, которую таят в себе самые невинные оплошности, простительные слабости... Не говоря уже о недостатках.

- А они тоже есть?

- Только что вы сами имели возможность убедиться в этом, - Панюшкин вздохнул и вместе с воздухом словно бы вытолкнул из себя оживленность, которая только что светилась на его лице. - Меня можно назвать вздорным и капризным стариком. Есть для этого основания. Другие предпочитают выражаться более жестко - слабый, уставший старик. Слышал я и снисходительно-жалостливое определение - специалист вчерашнего дня.