Виктор Пронин - Особые условия

- Мне всегда нравились люди, способные сразу посмотреть в корень, Мезенов отложил ручку, спрятал бумаги в папку.

- Сутулый потому что, вот и смотрю в корень, - Панюшкин быстро взглянул на секретаря из-под нависших бровей и снова опустил их, будто забрало опустил.

"Молодой еще, совсем молодой, - подумал. - Горный закончил. Или политехнический. Хотя нет, скорее всего, экономический. Года два-три назад... Как же он успел?

Голова варит? Выходит, варит".

- Мне кажется, Николай Петрович, что вы при желании и события можете предугадывать.

- Уж не предлагаете ли вы Мне поменять работу?

- Пока нет, - Мезенов твердо посмотрел Панюшкину в глаза. Его взгляд на миг дрогнул, но не ушел в сторону, только мягче стал, будто извиняющимся.

- Пока? А потом?

- Потом будет видно, Николай Петрович.

- Понятно, - буква "о" у Панюшкина звучала сильнее, звучнее других. Понятно, - повторил он, глубже усаживаясь в кресло. Секретарь подтвердил худшие его опасения.

Панюшкин хорошо знал кабинетный ритуал, по которому, едва поздоровавшись, а то и до приветствия, хорошо бы этак непосредственно обменяться простенькими шутками, рассказать забавную историю и этим подтвердить взаимное расположение.

Но сегодня первые же реплики обнажили суть предстоящего разговора. Он исподтишка окинул секретаря долгим, изучающим взглядом, стараясь проникнуть в этого человека, понять его характер, слабинку. И увидел, что воротничок рубашки слишком уж велик Мезенову, верхняя пуговичка перешита, причем перешита неважно, видно, сделал это сам секретарь, сидя дома на кровати с еще голыми коленками, опаздывая и чертыхаясь. Да, Олег Ильич, судя по всему, не принадлежал к сильным личностям, для которых все вопросы давно решены и остается лишь проводить их в жизнь быстро и целеустремленно. Секретарю можно было доказать его неправоту - и это увидел Панюшкин. И понял, что за ручку при его появлении Олег Ильич схватился вовсе не для того, чтобы показать свою занятость, нет, ему нужно было выиграть время, чтобы собраться.

- Сколько вам лет, Олег Ильич? - неожиданно спросил Панюшкин.

- Гораздо меньше, чем вам, Николай Петрович. Но сегодня, здесь, это не имеет слишком большого значения, верно? - секретарь был напряжен, и от этого голос его звучал тоньше, пронзительнее, слова выскакивали быстрее, чем требовалось. Мезенов все время трогал на столе разные предметы, передвигал их, снова возвращал на место, поправлял.

- Пожалуй, - Панюшкин согласился с тем, что возраст секретаря в данном случае не самое главное.

- Мне двадцать семь. Не думаю, что так уж мало.

Во всяком случае, это не должно помешать нам говорить серьезно. Видите ли, Николай Петрович, я достаточно наслышан о вас...

- Что же говорят? - вскинулся Панюшкин.

- Вряд ли вы слышали обо мне столько же, я здесь недавно, - словно не слыша вопроса, продолжал Мезенов. - Я не могу похвастаться отличным знанием специфики вашей работы, знанием людей, с которыми вы общаетесь... Подождите, Николай Петрович, еще недолго... Но дело, порученное мне, я сделаю, чего бы это ни стоило, - на щеках Мезенова появился румянец, напряглись острые, какие-то худые желваки. - Мне кажется, что мы с вами, Николай Петрович, люди одного пошиба.

- В каком, интересно, смысле?

- В том смысле, что мы оба отдаем предпочтение делу, а не умению приятно вести беседу... Так что давайте не будем.

- Что не будем? - Панюшкин притворился, будто нe понял.

- Давайте не будем разыгрывать комедию, щеголять возрастом, доказывать друг другу, кто из нас лучше, кто хуже, давайте не будем делать вид, что мы чегото не понимаем.

- Мне кажется, я не дал вам оснований так со мной разговаривать, обиженно сказал Панюшкин.

- Но я начал опасаться, что вы вот-вот дадите мне эти основания. Надеюсь, вы не в обиде, что придется говорить со мной, а не с первым секретарем? Если захотите с ним встретиться, подождите. Он вас помнит...

- Господь с вами, Олег Ильич! - воскликнул Панюшкин, хлопая себя ладонями по коленям. И подумал:

"Он еще нуждается в самоутверждении. Ему неплохо бы сейчас выйти из-за стола и сесть вот сюда, к приставному столику, но не решается. Нуждается в поддержке этого громадного стола, призванного одним только видом своим служить авторитету учреждения". - Вы меня неправильно поняли, Олег Ильич, - проговорил Панюшкин. - Я вовсе не хотел попрекнуть вас возрастом. В это трудно поверить, но когда-то, очень давно, мне тоже было двадцать семь лет. И даже меньше. У меня остались очень неплохие воспоминания о том времени. Мы тогда строили мост в Средней Азии... Была невозможная жара, был донельзя скверный характер у речушки, которую мы пытались захомутать этим мостом... И я - молодой, сейчас вот припоминаю - невероятно молодой, тощий, загорелый, влюбленный...