Евдокия Нагродская - Белая колоннада

Она даже села на постели, оживленная подобной мыслью.

«А если сошлют? Вздор! В таких случаях всегда оправдывают».

Ей уже грезились все подробности этого процесса: ее креповый вуаль, речь защитника — знаменитого адвоката, который влюбится в нее, женщины, завидующие ее красоте. Взоры всех мужчин, устремленные на нее, в них светится жуткое желание испытать «любовь убийцы…»

Ее оправдывают. Она лишается чувств, ее адвокат несет ее, бледную, прекрасную… кругом толпятся любопытные…

Высокий красавец гусар, которого она видела раз в театре, предлагает свой роскошный автомобиль… На другой день масса писем… Антрепренеры предлагают огромные гонорары, но она, бледная, прекрасная, уезжает с гусаром в Италию…

Эти мысли если не успокоили ее, то придали ей силы. Она больше не хотела лежать жалкой и плачущей. Она начнет действовать!

«Пойду к Мухину и возьму у него револьвер!» — решила она.

— Скажите, пожалуйста, где здесь квартира Лопатова, — спрашивает Таля стоящего у ворот солдатика.

— А вот направо, во дворе, — указывает солдат.

Таля идет медленно, неохотно. Лениво поднимается по темноватой лестнице.

Ах, как ей не хочется идти с этим поручением! Как ей тяжело в присутствии этого красивого Николая Платоновича, который разговаривает с нею таким дерзким тоном!

Но как было отказать Накатовой, которая дала ей поручение к нему, ведь сама же Таля была его адвокатом перед его бывшей невестой.

Она почти уже дошла до двери, когда услыхала за собой легкие торопливые шаги. Она приостановилась и пропустила мимо себя красивую, стройную барышню.

Дойдя до двери в квартиру Лопатова, она увидела ту же барышню, нетерпеливо дергающую за звонок.

Барышня окинула Талю странным взглядом, и ее губы раскрылись, словно она собиралась ей что-то сказать, но в эту минуту Степан отворил дверь.

Талю поразил растерянный вид денщика, который затоптался на месте.

— Г-н Лопатов дома? — спросила Таля, тогда как вошедшая вместе с ней барышня молча и быстро прошла в противоположную дверь.

Степан сделал было шаг за ней, но остановился в нерешительности.

Таля повторила свой вопрос.

— Ваше вскородие… барышня… что же мне делать теперича? Ведь их вскородие меня теперь… сами видели… я не виноват.

Таля недоумевала:

— Я не понимаю вас. В чем дело?

— Да их вскоблагородие сказывали: «Если старая придет, ни в жисть не пущай». А вы сами видели, как она сиганула. А новая,— говорят, — придет, ты проси обождать и сбегай за мной к г-ну Тархину. Вы, барышня, сами видели, что она сама… я не виноват… Что же теперича будет?

Таля, едва сдерживая улыбку, смотрела в лицо денщика, но в глазах солдатика сверкнули слезы, и она быстро сказала:

— Не бойтесь, я скажу барину, что вы не виноваты. Идите за ним и скажите, что и «старая» и «новая» его тут ждут, пусть уж он распорядится, что вам с нами делать. Я подожду.

Войдя в кабинет Лопатова, Таля увидела Зину, стоящую опершись рукой на стол.

Лицо ее было так бледно, а рука так дрожала, что Таля невольно спросила:

— Вам дурно?

— Кто вы такая? — не отвечая на вопрос, спросила Зина.

Таля поспешила ответить:

— Я по делу к Николаю Платоновичу, по поручению от г-жи Накатовой.

— А-а, — протянула Зина.

«Близкая ему женщина… верно, та самая, — промелькнуло в голове Тали, — надо скорее успокоить ее, бедняжку».

— Николай Платонович был женихом г-жи Накатовой, но теперь они разошлись. Вот Екатерина Антоновна и просила меня переговорить с ним о некоторых делах. Вы понимаете, после разрыва лично разговаривать как-то неловко, — сказала Таля беззаботным тоном.

Наступило молчание.

Таля смотрела в окно на падающие снежинки, которые летели, белые и чистые, и тут же на панели исчезали в грязи.

Она чувствовала, что рядом с ней в этой темноватой, высокой комнате есть существо, которое страдает, которое почти в агонии, и Таля сама страдала в эту минуту.

Она повернула голову и сказала тихо:

— Посмотрите, какие красивые снежинки, и как жалко, что они тают в грязи. У меня есть маленький братишка, ему всегда хотелось «поймать снежиночку и посадить ее в клеточку». Поймает ее, и, пока несет домой в кулачонке, она, конечно, растает, а он в слезы. Я и придумала: сделала из проволоки маленькую клеточку в квадратный вершок, я очень хорошо из проволоки разные безделушки делаю, поймала туда снежинку и показываю ему. «Понесем, Таля, домой», — говорит. А я отвечаю: «Нельзя, дома растает». — «И в клеточке растает?» — «Растает». Он голову опустил и говорит: «Если их, снежинок, нельзя приручить, так уж не надо и мучить. Помнишь, волков хотели приручить? Они хирели, хирели и околели, верно, и снежинки в неволе околевают». Какие странные мысли детям приходят иногда, взрослый и не додумается. Не правда ли?