Евдокия Нагродская - Обольщение. Гнев Диониса

День такой солнечный, веселый, а настроение отвратительное. Досадно, что я, никогда не болевшая, не лечившаяся, вот сегодня, сейчас, должна ехать на Кавказ, чтобы поправить здоровье. Терпеть не могу Кавказа. Везде лихорадка, а где ее нет – нет зелени и воды. Природа! Да чтобы полюбоваться красивым видом, сколько мук и неудобств натерпишься. Это не то что в Швейцарии: хочу диких гор, вывороченных скал – вот тебе. Хочу улыбающихся долин! Хочу озер, рек! – все есть. А тут как заладит однообразие, так на десятки верст, а еще эти десятки верст едешь по скверной дороге и все время думаешь, как бы не убили или не ограбили. А на травке фаланги, скорпионы…

Ни за что бы не поехала, если бы не это проклятое воспаление легких. Доктор решительно гонит на юг. Юг есть и в Европе, он и удобнее, и дешевле, ох как дешевле, но, видите ли, там я буду одна, а тут…

Это я еду познакомиться с семейством моего будущего мужа.

Я прожила с Ильей пять лет душа в душу. Мы не могли с ним повенчаться только потому, что его первая жена, с которой он расстался лет за восемь до знакомства со мной, не давала ему развода. Теперь она выходит замуж. Они разводятся, и осенью я стану его законной женой. Это обязывает меня познакомиться с его родными.

Мать, две сестры, младший брат. Надо со всеми поладить, всем понравиться. Конечно, не для меня: мне все равно, но Илья их так любит. Как он страдал эти пять лет, что не мог соединить нас, а теперь я еду к ним в качестве его невесты. Я буду в семье. За мной будет уход. Это его слова.

Постараюсь, постараюсь. Я умею нравиться людям, когда захочу, а я очень хочу, потому что это приятно Илье; он их так любит, а они на него молятся.

Хоть бы они мне понравились, тогда легче будет завоевывать «неприятельскую крепость». Я ведь отлично понимаю, что это именно «неприятельская крепость». Мое существование сначала игнорировали, потом, верно, под влиянием писем Ильи и его поездки к ним в прошлом году стали появляться официальные приветы и пожелания.

Сестер я не боюсь. Но мать… Она знает наши отношения.

Я вдова, художница – значит, принадлежу к богеме. Между смертью моего мужа и знакомством с Ильей был период в три года, которые для нее темны, и любящая мать может населить его домыслами. Матери ревнивы.

Все это минусы, минусы.

Она любит Илью, как ребенка, и гордится им, как светилом, восходящим в науке. Почем знать, не лелеяла ли она мечты приехать к нему в Петербург, нянчиться с сыном и греться в лучах его славы? И я отняла у нее это.

Когда он женился в первый раз, четырнадцать лет назад, еще студентом, она, верно, не так волновалась. Его женой стала дочь ее хороших знакомых, восемнадцатилетняя институтка, с приданым… А что из этого вышло? Разошлись через два года! Хорошо, что детей не было, а то Илья и до сих пор терпел бы. А я…

– Таня, родная, тебе нездоровится? – спрашивает Илья, наклоняясь ко мне.

Я вижу его красивое лицо, ласковые серые глаза, развевающуюся золотую бороду, смеюсь и отвечаю:

– Нет, Зигфрид!

Зигфридом я его называю с тех пор, как одна из его поклонниц – среди учащихся у него много поклонниц – уверяла меня, что у Ильи наружность героя скандинавской саги.

Наружность его многим нравится. Его высокая атлетическая фигура всегда выделяется в толпе. О, в него можно влюбиться! В такого умного, талантливого, сильного!

Я его люблю, люблю. Кажется, никогда в жизни я так не любила, но отчего у меня нет той страсти, в которой исповедуется мне такое множество женщин?

– Вы этого не понимаете, вы такая чистая, бесстрастная, – сказала мне одна из моих приятельниц.

Не знаю, чистая ли я. Ведь когда говорят о разных видах разврата, я не прихожу в ужас, не чувствую даже особенного отвращения. Конечно, если разврат не затрагивает детей, за детей я не могу придумать и казни. Но когда двое взрослых наслаждаются, как им кажется лучше, какое мне дело? Мне этого не нужно, мне лично это не нравится. Вот не буду я есть испорченных рябчиков, но не осужу человека, который их смакует, и удивляться не буду. Я сама ем только гнилые бананы, ем с удовольствием, иногда даже во вред желудку, и грехом это не считаю…

– Да о чем ты все задумываешься, Таня? – спрашивает Илья.

– Жаль с тобой расставаться, – отвечаю я и вдруг ясно понимаю, что действительно мне мучительно тяжело расставаться с ним. Я прижимаюсь к Илье и чуть не плачу.

Он гладит мою руку, шутит, но я чувствую, что он взволнован.