Юрий Бессонов - Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

День побега был назначен...

Теперь надо было только уйти.

Я подчеркиваю, что всякая организационная работа в Pocсии очень трудна. Люди боятся друг друга, не доверяют, боятся провокации. Нервы дергаются и, на мой взгляд, всякая организация, больше трех-пяти человек, не перешедшая в самый короткий срок от слов к делу, обречена на погибель. Такое положение создалось и здесь. Я считал приготовления и переговоры законченными. Надо было немедленно действовать.

16-го октября 1919 года я вышел из деревни Федорово... На дворе стоял крепкий мороз, снега еще не было. Чуть брезжил рассвет.

До уборки лошадей оставалось часа три, и я хотел выиграть это время, чтобы, между нами и возможной погоней, было бы достаточное расстояние.

Я знал, что после моего побега обязательно будет расследование и, чтобы большевикам не было известно, кто мне помогал в побеге, я должен был встретиться со своим проводником в соседней, маленькой, — домов в пять, деревушке, верстах в трех от нашей. Было условленно, что тот, кто первый из нас придет туда, — мелом нарисует на срубе любой избы условный знак, в виде сковородки с ручкой, войдет в эту же избу и будет там ждать другого. Это не должно было возбуждать никаких подозрений, так как в прифронтовой полосе, всегда много проходящего народу.

Я пришел первый... Прошел по деревушке, — знака нет... Незаметно нарисовал его сам, вошел в избу, поздоровался с хозяевами, спросил их что-то про пристань и отходящие барки, сел и начал ждать...

Прошло полчаса... прошел час...

Я вышел на улицу... снова прошел по деревне... Знака нет.

Свое положение я сознавал — жизнь была на карте... Нервы начали ходить. И здесь, в первый раз, я усомнился в своем проводнике... И это сомнение мне потом немного испортило то ощущение свободы, которое испытывает человек вырвавшись из неволи.

Но вот, дверь в избу раскрылась, и я увидел Ивана Ивановича (буду его так называть). Знаком я с ним не был, мне только раз показали его издали и, сейчас, чтобы не обнаруживать нашей связи, мы не поздоровались.

Он только выпил воды и хлопнул дверью... Я простился с хозяевами и вышел вслед за ним...

Расстояние между нами было шагов пятьдесят... Утро было хорошее, солнце встало, на траве иней... Мы шли по дороге...

«Нет, все в порядке, не в чем сомневаться»... подумал я. Но тут меня ждал новый щелчок по нервам...

Мы уже вышли из деревни в поле, когда я заметил, что навстречу мне идет красноармеец. В этом не было ничего удивительного, так как это был тыл красной армии. Привыкнув инстинктивно наблюдать за окружающими людьми, я вглядывался в него и, заметил, что он пристально смотрит на меня и идет мне навстречу. Ближе и ближе и, вдруг, окликает меня по имени и отчеству. В этот момент я был уверен, что побег не удался, я предан, сейчас будет арест, а за ним, — и верный конец...

Я остановился и, вдруг, в этом красноармейце, узнал человека, который взялся доставить письмо моему брату. Он очень доброжелательно поздоровался со мной, сказал, что к сожалению не мог полностью исполнить моего поручения, спросил меня куда я иду, попрощался со мной, пожелав счастливого пути, и пошел своей дорогой.

Вот такие незначительные случаи — глупые, маленькие, а бьют по нервам хуже, чем какая-нибудь открытая драка или схватка.

Догадался ли он о чем-нибудь я не знаю, но после того, как мы расстались, я заметил, что мой Иван Иванович, увеличивая шаг, круто повернул с дороги прямо в поле к лесу. Я, подождав две-три минуты, пока тот скроется из виду, бегом побежал догонять моего проводника. Полным ходом, в течение двух-трех часов, двигались мы по замерзшему болоту.

Лед был недостаточно крепок, чтобы держать, но достаточно толст, чтобы очень мешать ходьбе. При каждом шаге нужно было проломить его, затем вытащить ногу из болота и, еще раз, подъемом ноги сломать лед. Это совершенно не подходило моим сапогам на тонкой подошве. Задыхаясь, то от бега, то от быстрой ходьбы, мы старались покрыть возможно большее расстояние между нами и возможной погоней. Однако, есть предел силам. Выдохнувшись окончательно, мы решили присесть.

Сели. Познакомились... Закурили... И, вновь, сомнения и недоверие поползли в сознание... Но теперь не только у меня, а уже у нас обоих...

Выяснилось, что у Ивана Ивановича, кроме компаса и топора, есть еще револьвер... При переговорах я спрашивал об оружии и мне ответили, что револьвера не достать, а с винтовкой трудно выйти из деревни. Почему меня не предупредили, что револьвер нашелся?