Иннокентий Омулевский - Софья Бессонова

— Прекрасно! Все это прекрасно! Но… какого же рода ваш труд? Что вы такое работаете?

— Поверьте, что не египетские пирамиды…

— Однако ж можно узнать: что именно, хоть это с моей стороны и нескромный вопрос?

— По-моему, совершенно скромный. Утром я учу грамоте девочек и мальчиков, детей здешних мещан; у меня учится их всего десять человек, и каждый приносит мне по два рубля в месяц: вот вам уже и двадцать рублей в месяц! После обеда я вышиваю что-нибудь, вяжу, шью; это дает мне еще… рублей пятнадцать. Наконец, у меня есть в городе вечерние уроки музыки, три раза в неделю, по полтиннику за урок: вот и еще вам шесть рублей! Кроме того, случаются иногда и другие работы, на заказ, не так правильные, как эти, но больше выгодные, так что, круглым числом, я имею рублей до пятидесяти в месяц, которых мне не только вполне достаточно на мое содержание, но я даже немножко еще, предстаньте, и в кубышку откладываю! — заключила она с невыразимо милой улыбкой.

— Какая же вы славная женщина! — восторженно сказал Аргунов; — и вдруг, будто испугавшись звуков собственного своего голоса, растерялся, потупился, покраснел.

Молодая женщина, должно быть, поняла сразу искренность этих восторженных слов, и когда, через минуту, Андрей Александрович осмелился робко взглянуть на нее, она только улыбнулась особенной какой-то улыбкой.

— Видите, как нехорошо говорить не вполне прочувствованные любезности, — заметила она ему, по обыкновению, тихо-ласково:- сами же вот вы и покраснели!.. Но вернемся к нашему, весьма интересному для меня спору: согласились вы со мной или нет насчет независимости?

Аргунов бойко ободрился.

— Нет… не совсем, — отвечал он, прежде подумав несколько.

— В чем же мы расходимся?

— Независимость вашего изобретения задумана очень хорошо, — сказал Андрей Александрович: — вы за то ведь и пользуетесь ее привилегией; но она, позвольте вам сказать, удобна только в том случае, если все ваши стремления ограничиваются домашней деятельностью, скромным довольством в вашем хозяйстве…

— Положим, что у меня только такие стремления, что же вы скажете?

— А то, что у другого могут быть еще и другие: иной, например, хочет приносить заметную пользу обществу, для этого ему нужно и поле деятельности пошире вашего; и чтоб выбраться на такое поле, ему действительно не раз придется и поклониться, и уступить…

— У вас, должно быть, очень уступчивый характер, замечу вам мимоходом, — улыбнулась хозяйка.

— Н…ну, нельзя сказать! — улыбнулся, в свою очередь, Аргунов.

— Послушайте, как вы думаете, — сказала она серьезно:- капля дождя сама по себе приносит ведь весьма незаметную пользу?

— Да, по-видимому, очень незаметную.

— То-то и есть! Вы прибавили же вот: по-видимому, стало быть, вполне убеждены, что множество таких капель, упавших одновременно и на большом пространстве, принесут и очень заметную пользу, такую пользу, от которой бывают (не разб.) тысячи, миллионы!

— Пример ваш… немного староват, — заметил Аргунов откровенно.

— Да ведь что станешь делать! Иногда приходится прибегать за доказательствами и к старым истинам, если они и до сих пор все-таки истины… — ответила она, нисколько не обидясь его откровенным замечанием.

— Но не забудьте, что ведь человек не капля же дождя в самом деле: ему иногда хочется, даже случается, одному и разом, принести такую же точно пользу человечеству, какую приносят в разное время целые мириады дождевых капель!

— Да ведь я же вам еще давеча докладывала, что допускаю скачки только в отношении исключительных каких-нибудь личностей, исключительных именно по своим особенным талантам! — возразила хозяйка немножко нетерпеливо:- те всегда независимы, даже в своих уступках, потому что же они сами и управляют умами того общества, среди которого живут и действуют, а но оно управляет ими. Обыкновенному же смертному, как мы с вами, например… впрочем, извините, вы, может быть, считаете себя принадлежащим именно к числу таких личностей? — понравилась она и лукаво-вопросительно посмотрела на Аргунова.

— Увольте, пожалуйста! — сказал Андрей Александрович, рассмеявшись. «Нашла-таки ведь опять, бестия, чем уколоть меня!» — подумал он в ту же минуту.

— Так обыкновенному человеку, я хотела сказать, если только он искренне намерен быть истинно полезным кому-нибудь, надо, по-моему, прежде всего выработать себя и свою независимость, и потом уже делать свое дело, свободно, без шуму, не торопясь, чтобы не испортить всего, — продолжала молодая женщина медленно и с расстановкой. — Такая сознательная и твердая деятельность может действительно, со временем, выдвинуть вперед и обыкновенного человека, даже может постепенно обратиться у него сперва в не совсем обыкновенную деятельность, а там уж и прямо в необыкновенную, если он только будет настойчиво преследовать свою мысль. Мало ли людей выдвинулось таким же образом из толпы; за примерами недалеко ходить: множество скромных ученых — людей не особенно талантливых, а только умных — оставили благодаря этому свое полезное имя в истории человечества! Спрашивается теперь: что же лучше для человека, желающего принести посильную пользу? Идти ли к этой цели зависимо, путем наклонов и уступок, или идти свободно, путем постепенной нравственной разработки в самом себе и постепенного терпеливого труда? Тем более, что независимый человек может и высказываться независимее! Да, наконец, неужели вы, в самом деле, допустите, что человек, не умевший быть истинно и разумно полезным в своем ничтожестве, может сделаться именно таким от одного величия, которое упадет на него ни с того ни с сего, только благодаря его умению поклониться и уступить вовремя?