— Да уважь меня, миленькій!
— Чего уважать-то, тетка! Ужъ такую цѣну беремъ. На желѣзный будетъ дороже стоить.
— Да ужъ мѣрій, мѣрій, что съ тобой! Мнѣ-бы еще вотъ ситчику на рубашку для паренька нужно.
— Изволь, есть, что-ни-наесть важнецъ! Манеръ хорошій, генеральша вчера для сыновей брала.
— Мнѣ-бы, знаешь, эдакой манерецъ: собачками, али вавилонцами.
— Да нынче такихъ не носятъ, все травками. Вотъ возьми, — лихой манеръ! И краска прочная: въ трехъ щелокахъ стирай, не слиняетъ.
На стулѣ сидитъ дама въ капорѣ и примѣриваетъ калоши; она изрыла цѣлый ворохъ обуви, но ничто ей не нравится.
— Малы мнѣ эти калоши, говоритъ она.
— Помилуйте! возражаетъ ей на это молодецъ, для большей учтивости какъ-то проглатывая слова:- разносятся, только до первой сырости. А то не угодно-ли вотъ эти примѣрить? Всего за каблуки и застежки полтина дороже.
— Велики! отвѣчаетъ дама, чуть не брося калоши.
— Извѣстно, ножа новая; носить будете — обтянется, сядетъ, да и носить свободнѣе.
Но какъ ни увѣрялъ молодецъ, что велики, такъ сядутъ, а малы такъ разносятся, — дама не купила ничего, а надѣвъ свои старыя сандаліи, вышла изъ лавки.
— Вишь, шлюха, нарыла сколько! прошепталъ молодецъ, принимаясь убирать товаръ, и послѣ крикнулъ:- съ собой-ли деньги-то?
— Что, что ты сказалъ, мерзавецъ? Повтори! завопила дана. — Ахъ ты скотина! ахъ ты мужикъ, невѣжа! Да знаешь-ли кому это ты сказалъ? Я чиновница! У моего мужа двадцать подчиненныхъ… Да ежели я ему на тебя, мерзавца. пожалуюсь, такъ онъ тебя въ бараній рогъ согнетъ. Въ тюрьмѣ сгніешъ. Дай мнѣ сейчасъ номеръ отъ твоей лавки!
— У насъ такихъ не водится.
— Не водится… грабители! Все равно, я знаю твою лавку. Я тебѣ покажу, мерзавецъ!
— А ну-ка покажи! крикнулъ кто-то съ порога, но разгнѣванная дама уже не слыхала этихъ словъ и вошла въ лавку напротивъ.
Вонъ въ лавкѣ готоваго платья купца Харламова нѣтъ ни одного покупателя. Молодцы — кто пьетъ чай, а кто грѣется, помахивая руками и выбивая ногами мелкую дробь. Холодно. Морозъ такъ и кусаетъ носы; даже лавочный котъ озябъ, стоитъ и трясетъ лапкой. Звонко, какъ валдайскіе колокольчики, кричатъ мальчишки на порогѣ, зазывая покупателей.
— Самъ идетъ! крикнулъ одинъ изъ мальчиковъ, завидя хозяина.
Эти слова произвели магическое дѣйствіе: одинъ приказчикъ чуть не захлебнулся чаемъ и только къ счастію, что отдѣлался обжогомъ. Всѣ бросились за прилавокъ и выстроились какъ солдаты передъ командиромъ, а обжогшійся молодецъ снялъ съ полки кусокъ матеріи и неизвѣстно для какой цѣли началъ его раскатывать. Дѣйствительно, черезъ нѣсколько времени въ лавку вошла толстая фигура самого, то-есть хозяина, въ енотовой шубѣ съ поднятымъ воротникомъ и въ котиковой фуражкѣ.
Вошедши въ лавку, Харламовъ помолился образу, вынулъ клѣтчатый синій платокъ, освободилъ имъ свою бороду отъ сосулекъ и вытеръ свою клюкву, то-есть, виноватъ! — носъ. Клюквою прозвали этотъ носъ апраксинцы за его красно-сизый цвѣтъ; собственно же онъ ничего не имѣлъ общаго съ клюквой, а скорѣе походилъ на кусокъ дикаго мяса. Вытерши свой носъ, Харламовъ вышелъ на порогъ поглаживать свой животъ.
— Степану Иванычу! привѣтствовалъ его купецъ Блюдечкинъ съ порога своей шавки.
— Ивану Григорьичу почтеніе! отвѣчалъ Харламовъ, не приподнимая фуражки, и повернувшись, снова вошелъ въ лавку.
— Продавали сегодня? спросилъ онъ молодцовъ.
— По-малости, отвѣчали тѣ;- два тулупа, сертукъ да брюки…
— Только даромъ хлѣбъ ѣдите! Никакого знакомства съ покупателемъ завести не можете. Только одно на умѣ, какъ-бы брюхо набить! — И онъ началъ подниматься по лѣстницѣ во второй этажъ.
— Ну, разлаялся!… сердитъ. Вѣрно сама водки не дала, — замѣтилъ молодецъ.
— Здравствуйте, господа! извините, здравствуйте! проговорилъ скороговоркой вбѣжавшій въ лавку Блюдечкинъ.
Блюдечкинъ былъ совершенная противоположность Харламову: тоненькая, невысокая фигура съ клинистою рыженькою бородкою и плутоватыми сѣренькими глазками. Фигуркѣ этой было лѣтъ подъ пятьдесятъ. Она обладала двумя торговыми заведеніями на Апраксиномъ, имѣла до десятка лавокъ, которыя отдавала въ наемъ, пользовалась у торговцевъ неограниченнымъ кредитомъ и слыла за богача. Разговаривая, Блюдечкинъ вмѣшивалъ двѣ поговорки: «извините» и «не обидьтесь».
— Степанъ Иванычъ здѣсь?
— Наверху-съ.
Блюдечкинъ подошелъ къ лѣстницѣ.
— Купецъ Харламовъ! извини, не обидься: нутро пополоскать хочешь? Извини, больно холодно.
Читать дальше