Николай Лейкин: В Крещенский сочельник

Крещенский сочельник. В церквах освятили воду. Купец Однодворов и супруга его вернулись из церкви и принесли с собой целый полштоф освященной воды.

— Ну, сподобил Господь!.. — сказал купец. — Ведь я до воды-то ни-ни… Ни Боже мой… Даже чаю не вкушал.

— И я от кофеища грешного удержалась, — отвечала жена. — А уж как тянуло! Просто ужасти. Думаю: выпью хоть черненького, по немощам моим; но как вспомнила, что бесы-то возликуют, а ангелы слезами зальются, глядя на мое малодушество, так вот меня словно кто опалил под сердце. Сейчас надо крестов богоявленских на дверях мелом наставить, — прибавила она.

— Ты обед-то вели подавать прежде, а уж кресты потом расставим… Есть до того хочу, что даже тошно.

— Нет, нет. Кресты надо прежде всего… Сначала очистим дом от бесовщины, а потом уж и за обед примемся.

— Да откуда у нас бесовщине-то было набраться?

— Как откуда? Дети маски надевали и беса тешили. А уж если его тешат — он тут, он радуется. Сама я под Новый год гадала; и воск лила, и бумагу жгла, — а это тоже бесу потеха. Значит, дом наш нечистый и его надо освятить крестом. Где мел? Дети! Сыщите мне мел!

— Да вели ты подавать хоть мне-то щи!

— А вот только у детей маски отниму да под плитой сожгу. Ребятишки! Где у вас маски? Давайте сюда.

— Мы, мамашенька, их до будущих святок…

— Нет, нет… Все под плиту. Не желаю я, чтоб дом наш харями погаными осквернялся.

Дети заревели.

— Цыц! — крикнул отец. — А то я, голодный, всех как Сидоровых коз перепорю!

— Оставьте нам хоть арапскую-то маску…

— Где у меня ремень? Где у меня подтяжки? Где веревка?

Мальчик принес маски. Мать схватила их и потащила в печку. Вернувшись, она стала ходить по комнатам и ставить на дверях мелом кресты. Отец бродил сзади и потирал желудок.

— Что у нас сегодня к обеду? — спрашивал он.

— Да уж известное дело, что в сочельник бывает… Лишь бы как-нибудь поесть… на то он и сочельник. Святые-то, вон, акридами да диким медом питались. Суп грибной будет.

— Суп грибной — это хорошо. Послушай… Кресты можно расставить и после обеда. Вели ты подавать на стол. Видишь ли, даже слюна бьет — вот как есть хочется.

— Погоди. Не умрешь. Сначала изгоним беса, а потом и за обед…

— Ну, делай, как знаешь, а я буду водку пить и рыжиками закусывать. Что у нас еще к обеду, кроме грибного супу?

— Да уж известно, что в постные дни. Надо воздерживаться. В постные дни разносолов не бывает. Пирогов с груздями и с кашей велела испечь.

Купец выпил рюмку водки, прожевывал рыжик и говорил:

— Пирог с груздем и кашей я даже обожаю. У тебя там в буфете кочанная капуста была… Дай-ко мне ключ…

Я достану.

— Эдакое нетерпение! Дай кресты-то расставить…

— Да ты, может быть, еще на чердак пойдешь кресты расставлять?

— А ты думал как? И на чердаке надо поставить крест, чтоб беса выгнать. Ведь мы на чердак-то за бельем ходим. Ну что за радость, если нечистая сила нас пугать будет? Черкни-ка ты мелком вон на том косяке — ты повыше меня. Мне не достать.

— Матушка! Руки не действуют. Я совсем ослаб, не евши. Так что же у нас еще-то к обеду будет?

— Да уж известно, что в сочельник многого не стряпают. Так, чуть-чуть… Кисель клюквенный велела сделать.

— С миндальным молоком? Это, брат, чудесно. Этим я могу до отвалу нажраться.

— Сыт будешь, а только уж известно — сочельник, пост… Быть бы живу.

— Ну а больше ничего?

— Как ничего! Аладьи будут с патокой.

— Ну, вот за это совсем мерси. За это повезу тебя завтра на набережную около Иордани прогуливаться. Вели только поскорее на стол подавать.

— Сейчас, сейчас… — отвечала жена, но вдруг вскрикнула: — Ах я дура, дура! Вот дура-то полосатая!

— Что такое? — искренно спросил муж.

— Да как же… Печем постный пирог, а сковородцы-то от скоромного масла я и забыла с кухаркой выжечь! Ну что теперь делать? Ведь после этого мы все должны оскоромиться со скоромного-то противня. Батюшки! И аладьи ведь на скоромной сковородке пекутся. Вот грех-то! Ну что тут делать?!

Купчиха стояла и разводила руками. Муж плюнул.

— Фу ты! А я думал и не ведь что… только попусту меня-то перепугала. Акулина! Подавай скорей на стол! — крикнул он кухарке.

1879