Николай Лейкин: Мать и сын

— Господи! Что-же это такое? Вѣдь утопится! Ей-Богу, спьяна утопится! — Она, со слезами на глазахъ, перевѣшивается черезъ перила и спрашиваетъ: Чего-же ты разсердился? Чего хочешь?

— Тридцать рублей! — брякаетъ сынъ и гребетъ дальше.

— Нѣтъ у меня такихъ денегъ? Ей-богу, нѣтъ. На, вотъ, десяточку, возьми красненькую!

Она вынимаетъ изъ портмоне десятирублевую бумажку и машетъ ею въ воздухѣ.

— Ни копѣйки меньше! Доѣду, вонъ, до этого дерева, такъ цѣна будетъ сорокъ рублей, а у моста такъ и пятидесяти не возьму!

Мать хватаетъ за голову.

— Господа, заступитесь! Удержите его! Пьяный человѣкъ, и въ Неву топиться ѣдетъ! — упрашиваетъ она какихъ-то двухъ кучеровъ, идущихъ на плотъ за водой.

— Ничего, сударыня! Небось, не утопится! Нонѣ вода холодна! — отвѣчаетъ одинъ изъ нихъ.

— Не доѣзжая Невы, сверзится, а здѣсь курица вбродъ перейдетъ, — добавляетъ другой и хохочетъ.

— Голубчики, вѣдь сынъ онъ мнѣ! Миша! Мишенька! Ну, гдѣ-же мнѣ такихъ денегъ взять, коли ихъ у меня нѣтъ? — со стономъ кричитъ она.

— Не заговаривайте зубы-то! Самъ видалъ, какъ вамъ вчера приказчики сто рублей принесли! — доносится съ лыжъ.

— Да, вѣдь, это за дачу платить. Ну, сойди на берегъ, двадцать рублей дамъ!

— Тридцать рублей и ни копѣйки меньше!

— Пожалѣй мать родную!

— Что мнѣ васъ жалѣть, коли вы сами меня не жалѣете.

— Ахъ ты, Господи! — всплескиваетъ руками мать. — Ну, сходи на берегъ и пойдемъ домой. Дамъ тридцать рублей, дамъ!

— Шалишь! Не надуете. Идите домой и несите сюда, а я вотъ здѣсь у бережка постою.

— Ну, вотъ, ей-богу, отдамъ! Умереть на этомъ мѣстѣ — отдамъ!.

— Не вѣрю! Потому что ужь сколько разъ надували. Пуганая ворона и куста боится. Несите деньги, и тогда, шабашъ!

— Ахъ ты, Ѳома невѣрный! Ахъ ты, езуитъ поганый! Причаливай къ берегу, сей часъ вынесу! — восклицаетъ мать и отправляется на дачу за деньгами. Черезъ нѣсколько времени она приноситъ ихъ на берегъ.

— Выходи и бери!

— Стара пѣсня! Несите на плотъ, — отвѣчаетъ сынъ.

— Ахъ ты, безобразникъ, безобразникъ! — бранится она, однако сходитъ на плотъ и отдаетъ сыну деньги. Тотъ, не сходя съ лыжъ, пересчитываетъ и кладетъ въ карманъ и говоритъ:

— Вѣдь, вотъ, есть-же деньги! Ахъ вы, алчная! Говорите, что любите сына, а изъ-за тридцати рублей чуть жизни его не лишили.

Черезъ пять минутъ онъ отводитъ лыжи на то мѣсто, гдѣ взялъ ихъ, и подымается на берегъ, гдѣ его ожидаетъ мать.

— Срамникъ! Непотребникъ! — встрѣчаетъ она его. — Пойдемъ домой чай пить! измучилъ ты меня всю!

Сынъ подбоченивается, надѣваетъ шляпу на бекрень и вообще принимаетъ ухорскій видъ.

— Такъ сейчасъ я и пойду домой съ тридцатью рублями въ карманѣ. Нѣтъ ужь, дудки! Съ этими деньгами я почище васъ компанію найду! — отвѣчаетъ онъ, вскакиваетъ на стоящаго у мостковъ извощика и кричитъ:- Дуй бѣлку въ хвостъ и гриву! На Минеральныя! Пали! Цѣлковый!

Настеганная лошадь трогается и увозитъ Мишу на Минеральныя, а обманутая мать вздыхаетъ, горько смотритъ ему вслѣдъ и, съ болью въ сердцѣ, слышитъ возгласы сына въ родѣ: «пали! дери! накаливай!» и т. п.

1874