Долго ли, коротко ли текло время, но Настенька успела прекрасно овладеть немецким языком, а Ирина - несколько разочароваться в своем суженом. Кажется, ей пришлось много работать и огорчаться по разным семейным поводам, она болела, и ей пришлось сделать операцию.
И вот, по прошествии нескольких лет, Гриша узнал, что Ирина с Настенькой хотели бы вернуться, и, если он не возражает, то именно к нему, в Тульский переулок, для воссоединения разрушенной прежде семьи...
И Гриша тотчас согласился, проявив такое супружеское благородство, терпимость и широту, которое было христианнейше описано еще Львом Толстым в романе "Анна Каренина" и на какое, конечно же, не был способен его узколобый, ревнивый и амбициозный коллега, артист Р.
Роли Призрака и Первого актера в "Гамлете" Козинцева озвучивал Гриша Гай, и призрак актерской трагедии стал вмешиваться в его судьбу.
То он опоздает на выход, то вовсе прозевает его...
То спутает партнеров и скажет текст из другого спектакля...
То уйдет за кулисы, прежде, чем окончится сцена...
Не тот костюм, не те времена, а он опять императорский библиотекарь, о, Господи!..
Наконец, Гришу отстранили от всех спектаклей, и он стал жить под домашним присмотром. И младшая дочь была уже рядом, и жена как будто здесь, а он все искал выхода из положения...
Однажды его пришел навестить Володя Татосов, который успел оставить БДТ и устроить свою актерскую жизнь по-новому. Но, увидев его, Гриша поднялся:
- Мне пора...
- Постой, я пришел к тебе в гости, а ты меня бросаешь, - сказал Володя.
- Я иду играть "Амадей", - разведя руками, сказал Гриша.
- Позволь, но за тебя ввели другого артиста...
- Это неважно, - сказал Гриша. - Я приду пораньше, надену свой костюм и буду играть... Или отниму костюм силой!..
- Постой, подожди, - просил Татосов, но Гриша был тверд и вышел из квартиры.
Валерию Караваеву, новому исполнителю роли Ван-Свитена, директора императорской библиотеки, Гай позвонил из автомата:
- Валера, это ты? - спросил он.
- Я, - ответил Валерий.
- Пожалуйста, не приходи сегодня играть Ван-Свитена, я сам его сыграю, сказал Гай.
- Гриша, - сказал Валерий, - в расписании стоит моя фамилия, и не мне решать такой вопрос, ты же знаешь, наше дело солдатское...
- А ты опоздай, приди попозже, а я надену костюм и сыграю, - Валерий молчал. Тогда Гриша добавил: - Или прикинься больным, я тебя в хорошую больницу устрою.
- Больницы не нужно, - сказал Валерий. - Лучше ты позвони в режиссерское... Или Гоге. Если меня вычеркнут, сыграешь ты. Я буду только рад...
И Гриша повесил трубку.
В это время, опасаясь бедствия, Татосов позвонил Товстоногову.
- Вот такая история, Георгий Александрович, - сказал он. - Мне ужасно неловко, потому что я стучу на своего товарища, но Гриша совсем болен: он хочет надеть костюм библиотекаря и явочным порядком играть спектакль...
- Вы напрасно сомневаетесь, - убеждающе сказал Гога. - Это хорошо, что вы сказали... Вы поступили благородно и оградили Гришу от тяжелых неприятностей... Спасибо, Володя... Сейчас мы позовем врача и постараемся овладеть ситуацией...
И врач уговорил Гая лечь в Бехтеревку...
В один из Гришиных светлых промежутков Р. пришел к нему в Тульский переулок. Он уже знал то, чего не знал Гриша: старшая дочь умерла в стране Израиль, успев развестись с мужем и оставив мальчика... с кем же?.. На кого?.. Гриша показывал мне цветные фотки и жаловался:
- Понимаешь, не пишет, и все... Прекратила писать... И Гога не звонит...
Высыпав на ладонь таблетки нитроглицерина и проглотив одну, он медленно, как старик, спускался во двор с пятого этажа, чтобы выгулять свою беспородную собачонку, и мы вместе с ней обходили ближние окрестности...
Он плохо вспоминал, говорил вяло и не очень внятно, и был совсем непохож на того Гришу, с которым меня свела судьба: ни мощного дыхания, ни низкого грудного гудящего голоса не было в помине. Он часто усмехался и осторожно хмыкал, будто подвергая ироническому пересмотру то, о чем еще помнит, и то, что напрочь забыл.
- Ты помнишь Болгарию, Гриша?..
- Не помню, - и усмехнется...
- А Алма-Ату?.. Помнишь, как мы веселились, пили "калгановку"?..
- А-а-а!.. Да-да-да-да-да... - И опять смешок...
В Бехтеревке его стала навещать умершая жена, которая казалась то матерью, то сестрой, то подругой. Она, как обычно, играла на фортепьяно, рисовала картины на холсте или стекле и садилась вышивать у его изголовья.
Когда Гришу донимали безумные соседи, она напоминала ему любимые стихи, и это по ее совету он вывел символическую табличку на тетрадном листе и повесил ее над кроватью: "Народный артист Григорий Гай". Несмотря на то, что для него не добились даже "заслуженного".
Читать дальше