Виктор Ревунов: Холмы России

Звенели у колодца ведра. Разносились голоса, смех, и эти близкие звуки откликались далеко за рекой. Сумрачно багровела там межинка заката, как бы отрешенная от мира, одиноко меркла в прощальном своем угасании.

- Поздно не загуливайся,- сказал Никанор сыну.- Чуть свет косить пойдем.

Кирьян допивал молоко из кружки.

Никанор, потирая поясницу, пошел через двор в избу.

Изба большая, пятистенная, проконопаченная мхом.

На передней половине - печь, выбелена, наведен синькой узор. На окнах батистовые занавески свежее снега. А в углу над столом, накрытым скатертью с кистями, поблескивает материнская икона.

В горнице Никанор прилег на сундук. Тут засыпал, а потом ложился у окна на диван. Так уж привык.

Сундук сколочен из досок и жести, оклеен внутри бумагой с нарисованной ярко сказкой о жар-птице. Замок в два кулака хранит клад семейный в сундуке: холсты, рубахи расшитые, платки и полушалки в изморози нафталина; отцовские кресты-награды времен первой мировой войны на самом дне в железной коробке из-под чая, там и серебро в серпастых полтинниках.

Никанор слышал, как за занавеской переодевалась Катя. Вышла, быстро повернулась к зеркалу на комоде, отбросила за спину косу.

"Уж колосится девка",- подумал Никанор.

Кирьян начищал сапоги на крыльце, то щеткой тронет, то суконкой. Блеск так и разжигался на голенищах.

Заиграла гармонь. Звуки, как из родника, чисты, прозрачны.

- Скорей, Киря, а то уйдут,- торопит Катя брата.

Не хочется ему сегодня идти гулять в другую деревню.

Знобко что-то на сердце.

"Иди одна",- решил сказать. Глянул на сестру. Кофта ее на груди, как на колышках, натянута. Юбка широка, обвисает на тонких еще бедрах. Бледно светится от звезд лицо, а в глазах - в самых зрачках - блестит радость... Вот счастливая!

- Пошли,- сказал Кирьян.

Тихонько вошла в избу Гордеевна. Подтянула гирьки на ходиках. Спать уже давно пора. Помолилась перед иконой. За печью - лежанка с сенным матрасом. Сухим листом пахнет от березовых веников. Вянут в печурках пучки трав. Всякая трава на всякую боль назначена, и только на боль души нет травы: не найти ни в дремучем лесу, ни в чистом поле.

- Из Катюшки будет толк. А вот что из малого выйдет, не знаю,- сказал Никанор.- Как-то приладится? - и задумался: жизнь, что коловерть, кого затянет на дно, в самую тину, а кого на быстрину вынесет - плыви по раздолью.

"А тверже на своем бережку: укрепился, трубу выставил и живи".

- Жену бы ему путевую. Громкую очень не надо, а то будешь от ее единоличной власти где-нибудь в конопле дрожать. Даст бог, посчастливит... Не знаешь, кого провожает-то? - полюбопытствовал Никанор.

- Провожает кого-нибудь.

- А Катюшка что говорит?

- А она говорит: ".Не шпиенка я какая-нибудь за ним подглядывать".

За печью, как в зной, мутит дурманом желтой ромашки... Зной и прозрачный звон в лугах. Под этот почудившийся звон Гордеевна и уснула.

Никанор перелег на диван к окну.

Стрекочет сверчок где-то в щели, то затихнет вдруг, будто прислушивается к спящему дому, как что-то, крадучись, потрескивает в недрах его.

Грустно тускнеет окно Фени.

Не спится.

На крыльцо вышла.

Звездный ковш мерцает за гумнами.

Залита туманом река, похожа на заметеленную дорогу, вьется среди темных кустов, и словно это кони вздыбились над глубинами.

"Уйду я отсюда. Брошу все,-думает Феня. Тяжко вздохнула о своем корова в хлеву.- Вот и скотина не спит, такой наш двор непутевый".

За крыльцом прошуршала трава... Кто-то к избе идет...

Нет, вернулся, по задворью пошел... Кто бы это? Недобрый кто ходит или дорогу кто потерял?.. Вот из-за плетня к крыльцу вышел. Остановился.

Феня отошла в тень... Кирька! Напугал-то как!

Стоит она у стены под косой тенью навеса. А лицо от накинутого на плечи платка или от красоты ее такое яркое в этой мгле.

Настороженно дышит. Кирьян и шагнуть боится: не спугнуть бы. Не зря шел, чувствовал - увидит ее. Отстал от ребят за кладями. Тоска какая-то позвала к этой избе.

- Да не бойся ты,- сказал Кирьян.

Феня усмехнулась.

- Ишь, как кобылку в поле уговариваешь.

- Не угодишь, ведь какая.

- Угомонись. Не на собрании прения тут среди ночи разводить. Спать пора.

Закрылась заскрипевшая дверь.

Кинулся Кирьян. Нажал на щеколду: закрыто.

Лампа погасла в избе. Засияли в стекле окошек мокрые звезды.

Из сенцев Феня забралась по лестнице на чердак.

В углу свежее сено свалено. Тут постель ее.

Прислушалась. Ушел Кирьян.

"Чего привязался?" - подумала она. Быстро разделась и под одеяло, холодное еще, не сразу и согрелась.