Дмитрий Мамин-Сибиряк - Ната

Агап Терентьич, действительно, в этот момент подъезжал на своей измученной лошади и как-то подозрительно посмотрел сначала на Нату, потом на Бориса Борисыча.

— Ната, ты, кажется, с ума сошла… — строго проговорил он и сделал совсем сердитое лицо. — Не угодно ли тебе отправиться на свое место, а мы здесь посоветуемся…

Ната подняла вопросительно плечи, опустила глаза и, придерживаясь за косяк, скрылась за драпировкой. Агап Терентьич ревниво посмотрел ей вслед и глухо проговорил, не обращаясь собственно ни к кому:

— У нас всегда так… это просто сумасшедшая женщина!.. Изволили видеть?.. Вперед знаю, что она говорила здесь вам: и что она совсем здорова, и что я по своей глупости напрасно только потревожил вас… да?.. Нет, решительно у ней голова не в порядке… Вы как думаете?

— Очень мудреный вопрос для первого раза, тем более, что я видел больную каких-нибудь пять минут!..

— И достаточно, совершенно достаточно!.. Сумасшедшего человека видно с первого взгляда… Обождите одну минуточку, я сейчас!

Оставив гостя у крылечка, Агап Терентьич на цыпочках прокрался в контору и плотно прикрыл за собою занавесочку. Борис Борисыч присел на обрубок дерева, валявшийся у крыльца, и машинально пощупал свою голову, чтобы убедиться в своем бодрствовании, — все происходившее с ним так походило на какой-то бессвязный и порядочно глупый сон. Но нет, он совсем не спал: утреннее солнце светило так весело, кругом зеленела трава, в двух шагах в кустах калинника заливались какие-то крошечные серые птички, два комара больно присосались к его руке; наконец, этот экипаж с дрыхнувшим кучером, стреноженная лошадь, собственная усталость от скорой верховой езды. Было еще довольно рано, в тени на траве блестела роса, а болото не успело раздеться от ночного тумана, начинавшего волноваться белыми полосами.

— Она заснула… — шепотом заявил неожиданно появившийся Агап Терентьич, наклонившись к самому уху гостя. — Боюсь, чтобы это не кончилось летаргией. Извините, пожалуйста: я, может быть, говорю глупости и преувеличиваю, но ведь это свойственно в некоторых случаях… А мы пока напьемся чайку, — неожиданно прибавил он уже совершенно другим тоном.

Агап Терентьич грубо растолкал спавшего кучера, вытащил откуда-то самовар и походный поставец о чайной посудой.

— Мою жену зовут Натальей Игнатьевной… — болтал он, располагаясь с поставцом на траве: — она очень нежного воспитания… это была большая ошибка со стороны родителей. Да… Но, с другой стороны, кто мог бы ожидать, что Нате приведется вести цыганскую жизнь? Большая ошибка, очень большая… Я ведь Нату носил еще на руках, когда она была маленькой.

Эта болтовня наконец взорвала Бориса Борисыча, и он с грубой откровенностью заявил, что не имеет никакого желания выслушивать семейные дрязги и что сейчас же вернется обратно.

— Вы меня поставили черт знает в какое дурацкое положение! — горячился он, прислушиваясь к собственным словам. — Я ничего не понимаю здесь и не желаю понимать…

— Ах, боже мой, боже мой! — затопал Агап Терентьич и схватился за свою круглую голову. — Борис Борисыч, поставьте, ради всего святого, себя на мое место!.. Войдите в мое положение!..

Борис Борисыч имел самое твердое намерение плюнуть на все и уехать сейчас же, а между тем вышло как-то так, что он остался. Как это случилось — трудно объяснить… По крайней мере, так думал Борис Борисыч, возвращаясь к себе на Валежный, хотя в душе и не раскаивался за свое поведение. Но мы опережаем события и поэтому вернемтесь к тому моменту, когда кучер ставил самовар, Агап Терентьич суетился около чайной посуды, а Борис Борисыч лежал, вытянувшись во весь рост, на траве. Ната спала, и разговор шел сдержанно, вполголоса.

— Она скоро проснется… — повторял десять раз Агап Терентьич с умоляющим жестом. — У Наты удивительный сон: какими-то припадками. Сидит, разговаривает и вдруг засыпает, как убитая. Будить ее очень опасно в это время…

— Послушайте, вы что же будете теперь делать на прииске? — перебил его Борис Борисыч.

— Как что: работать…

— Именно?

— Во-первых, необходимо откачать воду из старых шахт, потом произведем подробную разведку…

— Да ведь нужно знать, как это делается?

— Человек такой есть… есть человек.

Самовар поспел; Агап Терентьич торжественно заваривал чай и с улыбкой подал дымившийся стакан своему «доктору поневоле». Выпив стакан, Локотников взглянул на свои часы, — было ровно девять часов: значит, он имел удовольствие проболтать с этим болваном битых полтора часа. Нет, решительно нужно было убираться отсюда.