Вячеслав Подкольский: Письмо до востребования

Шугурский выпил один стакан с небольшим кусочком хлеба, надел пальто и фуражку и вышел через двор в ворота. Вставало морозное утро. Постояв у ворот, он отправился налево от конторы, которая находилась почти на самом берегу небольшой речки Порослянки, впадавшей в Волгу. Место впадения называлось стрелкой и было очень живописно. Солнце поднималось, как и всё в захолустном губернском городе, в тумане, лениво и нехотя, как бы сознавая свою ненужность и бессилие теперь, перед надвигавшейся зимой. Облокотившись на решётку, Шугурский стал смотреть с высокого берега вниз на воду. Вода была чёрная и сердито ударялась в берега, поднимая огромные лодки, нагруженные клюквой. Они своим тёмно-красным цветом напоминали запёкшиеся раны. По Волге, тяжело пыхтя и подавая иногда заунывные свистки, тянулись скучные буксирные пароходы, через силу таща за собой однообразные барки. На противоположном берегу Волги в монастыре ударили к ранней обедне. Шугурский поднял голову и стал всматриваться в монастырь, казавшийся издали поразительно белым. Звон колокола так призывно манил туда, что Шугурскому неудержимо захотелось в церковь помолиться и поплакать. Но взглянув на часы, он увидел, что пора идти в контору и нехотя поплёлся.

Все экспедиторы, приёмщики, сортировщики и почтальоны были уже на своих обычных местах. У одного из столов для публики сторож Никифорыч писал под диктовку пожилой женщины письмо. Она стояла, подпёрши щеку рукой, и, заглядывая ему через плечо на непонятные ей строки, нараспев говорила:

— Отьветьте вы мне отьвет… Жалаю я на вашей дочери брак иметь…

«Какая бессмыслица! — подумал Шугурский. — „Жалаю я на вашей дочери брак иметь“!..»

Подойдя к столу, над которым висела надпись: «приём денежных пакетов», и молча поздоровавшись с Гуманицким, он вынул книгу расписок и стал вписывать числа.

С вокзала привезли утреннюю почту, и почтовый день начался. Работа кипела, прерываясь иной раз воспоминаниями весело проведённого вечера. Шугурский работал машинально. Подслушанная им фраза из письма женщины не выходила у него из головы и казалась теперь полной глубокого смысла.

«Конечно, брак! — обсуждал он. — Как же не брак?! Она, наверно, пишет кому-нибудь из родных, что её дочь письменно сватает жених, которого никто не знает… Её выдадут… Он начнёт пьянствовать, а она зачахнет, завянет… Ну, и выйдет изо всего этого человеческий брак!»

В два часа дневные занятия кончились, и большинство бывших на вечере, а потому не выспавшихся, улеглось после обеда спать. Шугурский исполнил охватившее его желание помолиться в церкви и, переехав через Волгу на перевозе, побывал в монастыре у вечерни. Но надежда его на облегчение не оправдалась.

Дни шли за днями с поразительным однообразием. Наконец, наступило желанное и с нетерпением ожидаемое двадцатое число. Ещё накануне замечался какой-то особенный подъём духа среди служащих, и даже самые хмурые лица озарялись улыбками. К часу получения жалованья прихожую с заднего хода и прилегавший к ней коридор стали наполнять обычные посетители этого числа: портной Цигельман, у которого все служащие экипировались в долг, выплачивая по три, по пяти рублей в месяц; сапожник, лавочник и другие кредиторы, а так же жёны служащих, не доверявшие добропорядочности и стойкости перед соседним трактиром своих мужей. Получив жалование, Шугурский подошёл к Фёдору Степановичу, над которым постоянно подсмеивались за его энергичную жену, и который прежде служил вместе с отцом Шугурского в уездном городе.

— Матушка пишет, что она приедет сюда числа двадцать первого или второго… — нерешительно начал он. — Так вы, пожалуйста, примите её, обласкайте… Прошу вас!

— Сам-то ты едешь, что ли, куда? — изумился Фёдор Степанович.

— Да мало ли… приедет, а меня дома нет…

— То-то, вот! — заворчал он. — Как двадцатое, так вас и дома нет, по трактирам шляетесь, а в церковь Божию ни ногой!.. Да ты что точно в воду опущенный?

— Скучно что-то…

— А ты возьми книгу духовную, да почитай… Вот, например, житие святого Иоанна Дамаскина… Хо-о-р-рошая книга, целительная! А коли впрямь уж больно скучно, так жениться надо: нехорошо человеку едину быти, сотворим ему помощника по нему… — резонировал положительный, богобоязненный Фёдор Степанович и вдруг прибавил, — поди ты к моей супружнице, она тебе такую невесту сосватает, что всю твою тоску как рукой снимет, благодарить придёшь!

— Жениться я не думаю… А вот матушку-то вы уж не оставьте… — отходя, ещё раз попросил Шугурский.