Илья Салов: Грачевский крокодил. Первая редакция

Прислуга Анфисы Ивановны отличалась тѣмъ что у каждаго служащаго была непремѣнно какая-то старческая слабость къ своему дѣлу. Такъ напримѣръ экономка Дарья Ѳедоровна была помѣшана на вареньяхъ и соленьяхъ. Буфетчикъ, онъ же и лакей, Потапычъ только и зналъ что обметалъ пыль и перетиралъ посуду и каждая вещь имѣла у него собственное свое имя. Такъ напримѣръ одинъ стаканъ зазывался у него Ваняткой, другой Николкой; кружка же изъ которой обыкновенно пила Анфиса Ивановна называлась Анфиской. Горничная Домна не на шутку тосковала, когда ей нечего было штопать; прикащикъ же Захаръ Зотычъ былъ рѣшительно помѣшанъ на веденіи конторскихъ книгъ и разныхъ отчетовъ и вѣдомостей. Всѣ эти старики и старухи жили при Анфисѣ Ивановнѣ съ молодыхъ лѣтъ и ничего нѣтъ удивительнаго что всѣ они сжились такъ что трудно было бы существовать одному безъ другаго. Всѣмъ имъ было ассигновано жалованье, но никогда и никто его не спрашивалъ, потому что никому деньги не были нужны. Жалованья этого такимъ образомъ накопилось столько что еслибы всѣ служащіе вздумали одновременно потребовать его, то Анфисѣ Ивановнѣ нечѣмъ было бы расплатиться. Жалованья никто не требовалъ и Анфиса Ивановна даже и не помышляла о выдачѣ таковаго. Да и зачѣмъ? Каждый имѣлъ все что ему было нужно и каждый смотрѣлъ на погреба и кладовыя Анфисы Ивановны какъ на свою собственность, какъ на нѣчто общее, принадлежащее всѣмъ имъ, а не одной Анфисѣ Ивановнѣ; зачѣмъ же тутъ жалованье?…

До пріѣзда въ Грачевку племянницы Мелитины Петровны жизнь въ Грачевкѣ текла самымъ мирнымъ образомъ. Анфиса Ивановна вставала рано, умывалась и зачинала утреннюю молитву. Молилась она долго, стоя почти все время на колѣняхъ. Затѣмъ вмѣстѣ съ экономкой Дарьей Ѳедоровной садилась пить чай, во время котораго являлся иногда управляющій Зотычъ, при появленіи котораго Анфиса Ивановна всегда чувствовала нѣкоторый трепетъ, такъ какъ появленіе управляющаго почти всегда сопровождалось какою-нибудь непріятностью.

— Ты что? спроситъ бывало Анфиса Ивановна.

— Да что? Дьяволъ-то эвтотъ вѣдь опять прислалъ.

— Какой дьяволъ?

— Да мировой-то!

— Опятъ?

— Опять.

— Зачѣмъ?

— Самихъ васъ въ камеру требуетъ и требуетъ чтобы вы росписались на повѣсткѣ.

И Зотычъ подаетъ повѣстку.

— Что же мнѣ дѣлать теперь?

— Говорю, пожалуйтесь на него предводителю. Надо же его унять; вѣдь этакъ онъ, дьяволъ, васъ до смерти затаскаетъ!

— Да зачѣмъ я ему спонадобилась?

— Да по Тришкинскому дѣду…

— Какое такое Тришкинское дѣло?

— О самоуправствѣ. Тришка былъ долженъ вамъ за корову сорокъ рублей и два года не платилъ. Я по вашему приказанію свезъ у него съ загона горохъ, обмолотилъ его и продалъ. Сорокъ рублей получилъ; а остальные ему отдалъ.

— Значитъ квитъ! возражаетъ Анфиса Ивановна.

— Когда вотъ отсидите въ острогѣ тогда и будетъ квитъ!

— Да вѣдь Тришка былъ долженъ?

— Долженъ.

— Два года не платилъ?

— Два года.

— Ты ничего лишняго не взялъ?

— Ничего.

— Такъ за что же въ острогъ?

— Не имѣли вить права приказывать управляющему…

— Я кажется никогда тебѣ и не приказывала…

— Нѣтъ ужъ кто дудки, приказывали.

— Что-то я не помню, финтитъ старуха.

— Нѣтъ, у меня свидѣтели есть. Коли такое дѣло, такъ я свидѣтелевъ представлю… Что же мнѣ изъ-за вашей глупости въ острогъ идти что ли!.. Нѣтъ, покорно благодарю.

— Да за что же въ острогъ-то?

— А за то что вы не имѣли никакого права приказывать мнѣ продать чуткой горохъ… Это самоуправство…

— Да вѣдь ты продавалъ!

— А приказъ былъ вашъ.

— Стало-бытъ меня въ острогъ?

— Похоже на то!

— Такъ это выходитъ процессъ! перебиваетъ его Анфиса Ивановна.

И поблѣднѣвъ какъ полотно она запрокидывается на спинку кресла. Слово процессъ пугаетъ ее даже болѣе острога. Она лишалась аппетита и ложилась въ постель. Но сцены подобныя описанной случались весьма рѣдко, а потому настолько же рѣдко возмущался и вседневный порядокъ жизни.

Напившись чаю Анфиса Ивановна отправлялась въ садъ и бесѣдовала съ садовникомъ, отставнымъ драгуномъ Брагинымъ, у котораго тоже была слабость цѣлый день копаться въ саду, мотыжитъ, подчищать и подпушивать. Съ нимъ заводила она разговоръ про разныя баталіи; старый драгунъ оживлялся и, опираясь на лопату, начиналъ разказывать про битвы въ которыхъ онъ участвовалъ. Анфиса Ивановна слушала со вниманіемъ не сводя глазъ съ Брагина, качала головой, хмурила брови, а когда дѣло становилось чрезчуръ уже жаркимъ, она блѣднѣла и начинала поспѣшно креститься.