Илья Салов - Грачевский крокодил. Первая редакция

Выѣхавъ изъ воротъ, лошади затрусили рысцой и карета покатилась по гладкой дорогѣ въ село Хованщину, имѣніе предводителя. День былъ жаркій, красное солнце пекло немилосердо, пыль поднималась облаками и слѣдовала за каретой. Брагинъ, отвыкшій ѣздить верхомъ, отчаянно махалъ и локтями, и ногами, и какъ будто раскаивался что сѣлъ на коня. Однако ѣхать было необходимо и карета дребезжала и колыхалась катилась себѣ по дорогѣ. Вдругъ сзади кареты раздался голосъ Потапыча, кричавшаго что есть моча: стой! стой!… Карета остановилась. Оказалось что отъ сильной тряски у Потапыча опять свалилась шляпа, а покуда онъ бѣгалъ поднимать ее, перепутались лошади и пришлось ихъ распутывать. Распутавъ лошадей, поѣздъ тронулся, но начали отвинчиваться разныя гайки и пришлось опять нѣсколько разъ останавливаться и завинчивать таковыя. Абакумъ слѣзалъ съ козелъ, и такъ какъ въ карманахъ кареты ключа не было, то пришлось завинчивать гайки руками, чуть не зубами, что и заняло довольно много времени. Анфиса Ивановна, сидя въ каретѣ а выглядывая изъ нед словно воробей изъ скворечни, сердилась и ворчала. Но на ворчанье это рѣшительно никто не обращалъ вниманія.

— Скоро что ли? спрашивала она.

— Чего?

— Да Хованщина-то?

— Вотъ это отдачно! проговорилъ Абакумъ. — Только благослови Господи отъѣхала отъ дому, а ужь вы про Хованщину заговорили!

Гайки однако была подвинчены, и карета поѣхалв. Анфиса Ивановна успокоилась и прислонившись къ спинкѣ кареты даже задремала, но дремота эта вскорѣ была нарушена раздавшимся опять-таки сзади неистовымъ крикомъ Потапыча. Оказалось что запятки отвалились прочь и Потапычъ, запутавшій было ремни за руки, тащился за каретой, едва не лишившись совершенно рукъ. Кое-какъ распутали отекшія рука Потапыча, но такъ какъ запятокъ уже не существовало, а козлы отличались лишь вышиной, а не шириной, то и пришлось посадить Потапыча въ карету рядомъ съ Анфисой Ивановной, что въ сущности вышло весьма эффектно, принимая въ соображеніе треугольную шляпу надѣтую поперекъ и ливрею съ краснымъ воротникомъ. Карета заколыхалась, попадавшіеся мужики принялись кланяться и Анфиса Ивановна, думая что поклоны эта адресуются ей, тогда какъ въ сущности они посылались Потапычу, видимо была довольна и углубившись въ карету принялась мечтать о предстоявшемъ свиданіи съ предводителемъ и важности возложеннаго за нее порученія; но мечты эти поминутно прерывались шляпой Потапыча, которою онъ долбилъ Анфису Ивановну прямо въ високъ.

— Скинь ты свою дурацкую шляпу! разсердилась наконецъ Анфиса Ивановна. — Ты мнѣ всѣ виски продолбилъ!

— Куда же мнѣ теперь дѣвать ее! вскрикнулъ Потапычъ, справедливо обиженный тѣмъ что шляпу назвали дурацкою.

— Сними и держи на колѣняхъ.

Потапычъ снялъ шляпу и положилъ на колѣни.

Дорога пошла подъ горку и карета покатилась шибче. Мимо оконъ мелькали поля засѣянныя хлѣбомъ, среди которыхъ кое-гдѣ правильными квадратами бѣлѣла покрытая цвѣтами греча. Анфиса Ивановна всѣмъ этимъ любовалась и забыла даже про дурную примѣту которую видѣла она въ свалившейся съ Потапыча шляпѣ.

Мелитина Петровна не ошиблась: дѣйствительно, у предводителя были уже прокуроръ, исправникъ, жандармскій офицеръ, мировой судья и непремѣнный членъ по крестьянскимъ дѣдамъ присутствія. Все это общество вмѣстѣ съ предводителемъ и женой его сидѣло за большой крытой террасѣ уставленной разными оранжерейными растеніями. На одномъ концѣ террасы былъ роскошно сервированъ столъ съ гастрономическою закуской и винами, къ которому иногда подходило общество подкрѣпиться и закусить. На небольшомъ столикѣ нѣсколько поодаль стояли сигары и папиросы. Общество расположилось группами и бесѣдовало.

Товарищъ прокурора былъ мущина средняго роста, съ продолговатымъ сухимъ лицомъ, оловянными презрительными глазами и тонкими поджатыми губами — типъ петербургскаго чиновника изъ правовѣдовъ. Онъ носилъ бакенбарды какими обыкновенно украшаютъ себя прокуроры, а слѣдовательно и товарища ихъ; усы брилъ и одѣвался какъ вообще одѣваются прокуроры. Онъ сидѣлъ развалясь на креслѣ и покачивая ногой. Въ уѣздѣ звали его «Я полагалъ бы», потому что оканчивая на судѣ свои заключенія, онъ говорилъ всегда: въ силу всего вышеприведеннаго и полагалъ бы, причемъ всегда какъ-то особенно напиралъ на слогъ галъ. Когда Я полагалъ бы говорилъ на судѣ, то онъ говорилъ такъ какъ будто противъ всего сказаннаго имъ никакихъ возраженій быть не можетъ; причемъ хлопалъ себя по колѣнкѣ ладонью, вертѣлъ въ рукахъ каранадашъ, а когда пріостанавливался, то ставилъ карандашомъ на лежавшемъ листѣ бумаги точку и точку эту довольно долго развертывалъ. Походку Я полагалъ бы имѣлъ увѣренную, твердую и когда говорилъ не на судѣ, а въ обществѣ, то говорилъ не разговорнымъ языкомъ, а отборными фразами, очень громко и съ нѣкоторою прокурорскою интонаціей, но не имѣя въ рукахъ карандаша, видимо смущался и въ такихъ случаяхъ прибѣгалъ къ ногтямъ, на которые постоянно и смотрѣлъ очень близко, поднося ихъ къ глазамъ. Товарищъ прокурора пилъ изъ маленькой рюмочки англійскую горькую и закусывалъ лимбургскимъ сыромъ.