Раз как-то приехал к Анфисе Ивановне отец Иван. Только что успел он войти в залу, как на него наскочила целая толпа детей и чуть было не сшибла его с ног.
— Откуда это у вас, кумушка? — спросил он Анфису Ивановну, поспешившую навстречу к своему приятелю…
— Ох, уж не говори! — проворчала она и затем, обратясь к детям, крикнула: — Убирайтесь вы отсюда, чертенята!..
Дети быстро выбежали вон.
— Откуда бог послал?
— Да все этой… племянницы-то моей.
— Мелитины Петровны?
— Да.
— Достаточно, однако.
— Наказанье просто… хоть из дому вон беги… Ну что ты, как?
— Понемножку, кумушка.
— Нога-то лучше, что ли?
— Брожу…
— Говорят, у тебя тоже гости были?
— Были-с, — проговорил отец Иван, почесывая в затылке: — вчера проводил.
— Ну и слава богу…
И, перейдя в гостиную, они принялись беседовать. Беседа тянулась долго, но уж это было не то, что прежде. Батюшка ничего не пил, ничего не ел и наотрез отказался от всех угощений, предложенных было Анфисой Ивановной.
— Будет, кумушка дорогая, и попито и поедено достаточно…
— Ничего разве не пьешь?
— Запретили…
— Это живодеры-то?
— Да, они.
— Была нужда слушать, а мой совет вот какой: брось ты всех этих живодеров, не слушай их, пей и ешь сколько влезет, а ногу и руку два раза в день муравьиным спиртом натирай, а всего лучше разыщи муравьиную кучу, да в нее и положи свои больные члены. Я этак раз одного капитана вылечила…
— У капитана-то, может, ревматизм был?.. — спросил отец Иван.
— А у тебя что?
— А у меня паралич…
— Это все равно, никакой разницы нет. Кровь застыла!.. Уж ты не боишься ли, что муравьи тебе ногу отгрызут?
— Нет, не боюсь…
— А коли не боишься, так и попробуй. Слава богу, у нас чего другого, а этих муравьиных куч сколько хочешь по лесу… Кажется, только в одних муравьях и осталась еще охота к честному труду… всё мошенники пошли… Да, — прибавила она, переменив тон, — ты счастливее меня…
— Чем это?
— Твои-то вот гости погостили да уехали, а мои-то — при мне все…
— А долго Мелитина Петровна погостит у вас?
— А господь ее знает!
И, пригнувшись к отцу Ивану, прибавила шепотом:
— Надоела хуже горькой редьки.
— А я думал, наоборот, развлекает вас.
— Так разве она такая, как прежняя…
— Что же, хуже?
— Та умница была, веселая, разбитная… А эта хнычет, хнычет, даже тоску наводит… Поди ж ты вот, разыскала ведь! А все это твои крокодилы виноваты!
— Как мои? — удивился отец Иван.
— Чьи же? Ведь все ты выдумал про них…
— Что вы, что вы, напротив!.. — защищался отец Иван.
— Ну вот еще… Я думаю, я помню…
— Я даже доказывал, что нет их, что быть их не может.
— А молитву-то кто читал от них… Кто на реку-то ходил… Что, небось… прикусил язык-то… А вот кабы ты этой-то истории не выдумывал, так и настоящей Мелитины Петровны у меня бы не было… и не знала бы она даже о моем существовании. А вот теперь и возись с нею. Прогнать как-то жалко… есть нечего будет! и видеть-то ее тошнехонько… а с другой стороны, тоже не чужая ведь, одна кровь-то. А уж так надоела, так надоела…
— Нет, кумушка, — перебил ее отец Иван: — тут крокодилы ни при чем, а тут другая причина кроется…
— Ну-ка, выдумай-ка еще чего-нибудь.
— Тут просто «вода сперлась»!
— Так и знала, что чепуху какую-нибудь сгородишь. И дивлюсь я, глядя на тебя… Уж не тебя ли господь наказал, и язык-то тебе повредил, и ногу, и руку, а ты все не исправляешься, все чепуху городишь!
— Нет, не чепуха.
И, вспомнив слова Асклипиодота, прибавил:
— Случалось ли вам видеть, как зимой к проруби рыба сплывается и жадно хватает воздух. Мужики говорят: «вода сперлась, душно рыбе!» Так-то и Мелитине Петровне душно стало! Вот она к вам, как к проруби, и приплыла со всеми своими птенцами…
— Не слушала бы тебя! Совсем заврался! — проговорила Анфиса Ивановна, махнув рукой. — Никакой, видно, паралич тебя не исправит. Болтуном ты родился, болтуном и помрешь.
И вдруг, переменив тон, спросила:
— А что, Асклипиодот получил место?
— Получил-с.
— Где?
— На пчельник я его определил-с… Там, на пчельнике, в землянке и живет. Место, конечно, невидное, в лесу… однако ничего… приохотился, полюбил дело… читает много… Ничего!
Анфиса Ивановна хотела что-то сказать, но в это самое время в саду, под окнами, послышался какой-то топот, словно табун жеребят пронесся или вихорь пролетел; затем — крик Мелитины Петровны, потом — какое-то шлепанье, какой-то визг, крики: ай, ай, ай! ай, ай, ай! и, наконец, все это покрылось голосом Мелитины Петровны.
Читать дальше