Илья Салов - Крапивники

— Покажите закон.

Письмоводитель принес десятый том, помуслил пальцы, пошелестел страничками и подал судье книгу, указывая пальцем на 136 статью.

— А вы не знаете, как зовут наследницу? — спросил я, обращаясь к письмоводителю.

Письмоводитель прищурил глаза, закусил нижнюю губу, посмотрел на потолок и, вспомнив имя, проговорил скороговоркой:

— Марьей Самсоновной.

— Она, кажется, замуж выходит за Анания Иваныча?

— Говорят-с! — обрезал письмоводитель и замолчал.

— Хорошо, ступайте! — проговорил судья и, пробежав закон, отдал книгу письмоводителю.

Немного погодя, однако, судья вскочил с кресла, любезно подал мне согнутую кренделем руку и пригласил на балкон пить чай.

На балконе за чайным столом сидела жена судьи в сообществе двух изящно одетых детей и француженки-гувернантки. Представив меня своей супруге, судья рассказал ей суть того дела, которое, по словам его, доставило им удовольствие видеть меня в их доме, и когда рассказ был окончен, у супруги навернулись даже на глазах слезы.

— Боже мой, какое ужасное положение! — проговорила она и, взглянув на детей, прибавила шепотом: — как я счастлива, что мои не из таких!..

И потом, переменив тон, спросила:

— Так вы говорите, что этот несчастный мальчик диких уток стрелять хочет?

— Да, чтобы заработать себе хоть сколько-нибудь денег…

— Бедный, бедный мальчик! Пожалуйста, скажите ему, чтобы он и мне приносил; я много буду покупать у него и буду считать себя счастливою, что хоть косвенным путем помогу ему собрать ту маленькую сумму денег, которая так необходима для него. Нельзя ли сказать ему, чтобы он и рябчиков тоже приносил!.. Мы все так любим рябчиков!..

— Но, мой друг, — возразил судья: — где же возьмет он рябчиков, когда в местности нашей их нет вовсе?..

— Ах, мой ангел! Люди эти преодолевают все, потому что с младенчества они обречены на борьбу с людьми, с общественным мнением, с щекотливостью своего положения и потому nolens-volens [2] Волей-неволей (лат.). привыкают к этой борьбе!.. Это не то что мы, которые при малейшей неудаче раскисаем… Ты этого, мой друг, не смешивай, потому что смешение такое будет просто non sens… [3] Бессмыслица (франц.). Поверь, что мальчик этот разыщет рябчиков!..

Однажды утром вошел ко мне в кабинет Аркашка. Он был в парусинной блузе, подпоясанной ремнем, и с гимназической кепи в руках. На спине у Аркашки был ранец и висело ружье, а подмышкой небольшой узелок, из которого выглядывал, между прочим, обшитый галуном воротник мундирчика.

— Куда это? — спросил я его не без удивления.

— В поход! — ответил он. — Сегодня кончаются каникулы, и завтра приказано явиться в гимназию.

— Неужели же ты пешком пойдешь?

— А то разве подводу нанимать стану!.. Далеко ли здесь до машины-то!..

— И не близко — тридцать верст!..

— Разве это много! Я еще дорогой по стрепетам поохочусь; может, убью, по крайности крестному гостинчик привезу…

Я принялся Аркашку уговаривать пешком не идти, предлагал ему лошадей, но он остался при своем и, все тростя о «гостинце крестному», отверг все мои предложения и начал прощаться.

— Постой, постой, — проговорил я, вспомнив про доставленных мне Аркашкой уток: — я тебе за уток должен.

— Нет, — проговорил он. — Мне стыдно брать с вас… Я жил у вас… пил, ел…

— Говори: сколько?

— Мне стыдно, право…

— Не стыдись и говори тебе необходимы деньги.

Аркашка помялся, но, как будто сообразив что-то (по всей вероятности, действительную необходимость в деньгах), вынул из кармана бумажку и объявил, что уток он доставил мне на пять рублей с полтиной.

— А сколько всего заработал ты в лето?. - спросил я его.

— А вот сейчас смекну!

И, обернув бумажку, он сдвинул брови и, посматривая то на бумажку, то на потолок, принялся мысленно считать выручку. Никогда, кажется, не забуду я этого серьезного, собранного личика с надвинутыми бровями и чуть шевелившимися розовыми губками. Так простоял он минуты три, сосчитал, как видно, проверил счет и затем вдруг, изменив серьезный вид на веселый и довольный, сказал с улыбкой:

— Вот сколько: с вашими тридцать восемь рублей сорок пять копеек!

— Отлично,

— Еще бы! — почти вскрикнул Аркашка. — Теперь я богач; теперь, как только приеду в город, так куплю книг, а на остальные деньги ваточную шинель себе сошью, а то в холодной-то зимой не мода! Уж я прошлую зиму щелкал, щелкал зубами-то!..

И, переменив тон, прибавил:

— У меня больше бы денег-то было, да судейша обидела…