Олег Блоцкий - Стукач

- Ты же не куришь, Веткин?

- Не курю, а сейчас, вот, закурил, - сказал Веткин, затянулся и тут же закашлялся.

- Гадость это, боец, - засмеялся Иволгин. - Лучше не начинать. Хорошего ничего нет. По себе чувствую. Раньше, в училище, десять километров как лось пробегал - на одном дыхании. А теперь, по горам, - задыхаюсь. Но поделать ничего не могу. С засады вернешься - трусит всего. Тут не только закуришь. Да-а-а!

Он помолчал немного, а затем спросил:

- Серегу моего помнишь?

- Какого?

- Рыжего такого. У него на кепке две буквы эр были написаны: рыжий разведчик, значит.

- Эрэр? Конечно, знаю, товарищ капитан. Серега Кляйн. Немец из Алма-Аты.

- Нет теперь немца, - сказал капитан медленно и глубоко-глубоко затянулся, - Сегодня умер он. Поздно ногу в Кабуле отрезали. Еще один погиб!

В разговоре наступила пауза. Офицер сидел, опустив голову, и Веткину показалось, что плечи у него дрогнули. Солдат задрожал, а затем, чувствуя, что не скажи он сейчас всего Иволгину - действительно пропадет - тихо бесцветно прошептал.

- Вот и я хочу умереть...

Ротный покачал головой: "Баба, паскуда, бросила? Да и фиг с ней! На хрен она тебе нужна? Ты здесь, она там. Одни мысли дурацкие, а толку никакого".

- Нет у меня девушки, товарищ капитан, и не было никогда...

- А что же? - Иволгин взглянул на солдата.

- Чмонят меня. Свои же и чмонят. Все время. Ротному кто-то про чарс заложил. Он проверил и поймал кого надо. Теперь злой на всех. Гоняет целый день. Контролирует. А все думают, что я заложник, - торопливо говорил Веткин, и крупные как фасолины слезы внезапно покатились из его глаз, - а я никому не говорил. Честное слово, товарищ капитан. А они не верят - чмонят. В палатке уже спать не могу. Так я в камышах ночую или штабе, когда там друг дневалит. А за что они так? За что? Сегодня на обеде душара суп мой вылил, а все смеялись. Я знаю - его деды научили, мой призыв. Я ведь с ними как брат был. А теперь? А я духов бить не могу. Ведь их деды заставляют...

Иволгин заинтересованно смотрел на солдата и только повторял:

- Успокойся, боец. Слышишь, бача, спокойнее, по разделениям...

Но от этого внезапно человеческого обращения - у Веткина слезы прямо потоком и речь все быстрее. Солдат продолжал говорить, глотая соленую влагу.

- Что делать? Дедам в палатку гранату кинуть, как в первом батальоне? Так жалко мне их. А гранаты у меня есть... Или, как Ахмедов, к духам бежать? Да не бежал он, товарищ капитан. Мне пацан с его взвода рассказывал - он от дедов за бригадой прятался. Убежал после проверки, чтобы деды не побили. За минными полями хотел ночь отсидеться. И уснул. А его духи, их разведчики, которые по ночам к бригаде подкрадываются, нашли. Комбриг потом говорил, что он предатель. А он не предатель. Бежать хотел Ахмедов, так его духи поймали, побили и в горы увезли. А все - предатель, предатель...

- Дела! - заметно протрезвел Иволгин.

- Видите и Вы не знали. А я не хочу быть предателем. Хотя, если разобраться, то наши хуже духов, потому что своих мучают страшнее фашистов. Что мне делать? Застрелиться? Гранатой подорваться? Так не виноват я ни в чем. Из роты я уходить тоже не хочу. Это же моя рота! Сколько раз я хотел подорваться! Да маму жалко. Ведь наша семья - она и я. А мама болеет, инвалид она. Инвалид второй группы. Как представлю, что увидит мой гроб, так страшно становится. Умрет - не выдержит. Только поэтому и держусь...

- Как ты сюда попал, если один у матери? - засомневался в солдате Иволгин. - Таких сюда не присылают.

- Сначала учебка, а потом, перед отправкой, когда все выяснилось, я комбату сказал, что не останусь в Союзе - все-равно на фронт убегу. Как так? Ребята в Афган, а я в тылу? Кто я после этого? Предатель.

- А мать?

- Так не знает она ничего, товарищ капитан. Я же пишу, что в Монголии. Друг мой там служит. Так раньше, что он мне про Монголию писал, я все маме переписывал. А потом книжку про Монголию нашел. Теперь оттуда целыми страницами списываю.

- Писатель, - засмеялся Иволгин и уже серьезно предложил. - А почему тебе ротному не рассказать? Он бы во всем разобрался.

- Да знаю, товарищ капитан. Знаю! Но если они за меня заступаться начнут, тогда все точно подумают, что я - заложник.

Иволгин помолчал немного, подумал, а затем уверенно сказал:

- Все будет нормально, боец. Я с этим разберусь. Ты уж продержись пару дней. Лады!

Иволгин хлопнул Веткина по плечу и пошел в модуль. А возле лавки стоял Веткин и дрожащими пальцами держал давно потухшую сигарету.

На следующий вечер после обычной поверки в своей роте Иволгин отправился к связистам. Недалеко от грибка с повязкой дежурного по роте томился Рушманис - высокий крепкий прибалт.