Олег Блоцкий - Стукач

Короче, солдаты занимаются всей той беспокойной работой, которая известна всякому уважающему себя дедушке, желающему гордо, во всеоружии, ступить на родную землю. Эти заботы не идут ни в какое сравнение с мелочной суетой самоутверждения черпаков и фазанов. У дедушек одна мысль, одна мечта - утвердить себя там, в той далекой и прекрасной жизни, откуда они пришли и куда собираются вновь вернутся после приказа министра обороны.

Ну, а приказ возводит солдата на самую высшую, самую заветную ступень, которая ведет прямо к порогу дома. Остается лишь руку протянуть, чтобы открыть дверь. После приказа наступает - долгожданный "дембель".

Дембеля - это совершенно одуревшая от счастья часть воинского коллектива. В этот день газеты с приказом в бригаде самым непостижимым образом не доходят до подшивок в ленинских уголках. Приказ торжественно вырезается и приклеивается на последнюю страничку дембельского альбома рядом с портретом министра обороны, подписавшего дедушкам вечную "вольную".

Приказ в альбоме - это законная точка в тяжелой и опасной армейской службе. Приказ в альбоме - это ключ от дверей к родимому дому. И пищит после отбоя в какой-нибудь из палаток, куда собрались отметить долгожданный момент припасенной водкой, жареной картошкой и отменными косяками дедушки, тощий душара, становящийся автоматически черепом, в сладостном ожидании партии молодых из Союза:

Дембель стал на день короче.

Старикам спокойной ночи.

После слова чмошного "отбой"

Пусть приснится дом родной,

Море водки, пива таз,

Ну, и дембельский приказ...

А дедушкам, даже после такого нежного напутствия, не до сна. Бессонница прочно берет их в тиски. Дембеля долго ворочаются в постелях, тяжело вздыхают и ежеминутно выходят покурить. Сладкие грезы не дают им сразу уснуть.

И все оставшееся до отправки время они только и занимаются, что в сотый раз утюжат парадную форму, перебирают нехитрое содержимое дембельского, за пятьдесят пять чеков, чемоданчика-дипломата и гадают, когда же будет отправка.

А душары, еще такие зеленые, как поля афганцев за проволокой, колючим корсетом стягивающей бригаду со всех сторон, с завистью и тоской смотрят на дембелей. Они мечтают о том времени, когда и сами будут с полным на это правом произносить такие священные и сладкие для каждого солдата слова: приказ, демобилизация, Союз, отправка, первая партия...

Вот из такой жизни и выламывался сейчас Веткин. А, вернее, это жизнь выламывала его, не оставляя при этом никаких шансов на счастливый дембель. Минул год службы в Афгане, а недавний приказ возводил его на третью ступень, наделяя при этом всеми негласными солдатскими привилегиями, соответствующими высокому званию "фазана Советской армии и Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане".

Однако Веткин, так и не успев вкусить всех прелестей этой жизни, становился "чмом", изгоем, парией, отвергнутой коллективом. Быть чмом неизмеримо страшнее, нежели душарой. У последнего - прямая дорога к почетному и заслуженному дембелю, у первого - тяжелый, тернистый путь на свою Голгофу. Оказаться чмом означало только одно - ишачить, не разгибаясь, до самого последнего дня службы, снося при этом унижения и издевательства, особенно со стороны всеми угнетаемых духов.

На следующее утро Ковалев, хмырь и душара, перевернул застеленную постель Веткина, дерзко глядя при этом на ее владельца. Веткин поначалу остолбенел от такой наглости, затем рванулся в сторону "обуревшего душары". Но вокруг отпрянувшего и съежившегося Ковалева мгновенно выросли хмурые напряженные дембеля: "Молодого бить!? За что? Он же нечаянно!"

Опешивший Веткин растерянно огляделся. Вокруг с перекошенными от злости лицами стояли те, с кем он год тянул тяжеленную солдатскую лямку. И даже молодые обнаглели до того, что осмелились смотреть на Веткина с презрением и ненавистью. Солдат разом все понял, и губы у него задрожали.

- Это не я, пацаны! Гадом буду - не я стучал! - зашептал Веткин, нервно облизывая пересохшие губы. - Не я! Не я стучал! Чтоб мне сдохнуть на этом месте! - сорвался на крик солдат, надеясь, наверное, хоть этим доказать свою невиновность.

Но вперед уже выходил Привоз, поигрывая нарощенными к дембелю бицепсами и демонстрируя всем собравшимся наколку - оскалившегося тигра - на правом предплечье.

- Пацан у тебя в штанах, - с отвращением глядя на Веткина, заявил он. Здесь нет для тебя больше ни пацанов, ни братишек. А что сдохнешь - это точно, - загадочно пообещал он и с силой пнув носком кроссовка подушку, подвел итог.