Виктор Робсман - Царство тьмы (Рассказы и очерки)

- Мы к вам по пути, у нас на дороге лошадь пала, - сказал агроном, приняв мужика за председателя.

- Это ничего, - ответил мужик сдержано, - теперь много коней подыхает...

-- Ты нас накорми чем есть, мы со вчерашнего дня голодные, - сказал агроном.

- Это ничего, - снова повторил мужик сдержанно, видимо ничем не интересуясь, - теперь много голодных повсюду, а сытых мало...

- Чего ты притворяешься! - возмутился агроном, и стал упрекать мужика за плохое {31} обращение. В это время дверь шумно отворилась и в комнату ворвался энергичный человек в кепке, похожий на рабочего от станка. Он накричал на мужика и стал гнать его из избы плохими словами.

- Я к вам за картошкой... - робко произнес мужик.

- За какой картошкой?

- За гнилой картошкой, которая в яме погорела...

Председатель посмотрел на нас и смутился.

- Она ведь все равно погорела, - продолжал тем временем мужик, - ее все равно сажать нельзя, а для мужика она корм. Распорядись, чтоб картошку ту не давали скотине, а мужикам. Бабы за нее дерутся...

- Вот видите, - обратился к нам председатель, - здесь у нас такое несчастье приключилось с посевной картошкой, задохлась в яме, а этот дурак радуется.

Он с трудом прогнал мужика, и стараясь быть никем не услышанным, упрашивал нас не задерживаться долго в селе, потому что если нас убьют, то ему придется отвечать.

III

Утром нас увезли в Смелу на сахарный завод. Мужики нам завидовали, точно мы ехали на курорт. Там люди жили сытнее и удобнее, получали хорошие пайки, в выходные дни мылись мылом в общественной бане, стариков и детей брили на голо, чтобы не вшивели, и клопов там тоже было меньше. {32}

Нас встретил помощник директора, беспартийный специалист по сахароварению. Прежде работал он на заводе мастером, потом стал хозяином, приобрел семью и сбережения. Большевики сбережения забрали, семью оставили и велели ему работать на заводе за жалование. Был он человеком полезным и нужным, и его терпели, хотя к социализму он не высказывал пристрастия. Судя по его привычкам к сытной еде и семейной жизни, он не был сторонником социализма в одной стране, тем более во многих странах.

- Да, это очень печально, очень печально... - повторял он без всякого чувства, выслушивая наш рассказ про сдохшую кобылу.

- Что лошадь! - продолжал он, провожая нас к себе домой. - На селе теперь и живых мужиков мало осталось. К нам пригоняют теперь на время сева из города счетоводов и машинисток... Жалко смотреть, как они обращаются с землей.

Он привел нас в столовую, где на видном месте стоял под скатертью большой стол и много лишних стульев, тяжелый буфет подпирал стену, грамофонный столик с раскрытыми крыльями для пластинок теснился в темном углу, а для человека не было здесь места.

- Вы садитесь к столу, я вас хорошо накормлю, - сказал он весело, и пошел звать жену и дочь. Но очень скоро он вернулся сконфуженный.

- Напрасно я им сказал о вас. Теперь наверно все зеркала перебьют пока оденутся. Они ведь тоже несчастные - всегда со скотиной, а человека не видят. {33} - Но не успел он сказать всего, что хотел, как в комнату вошла женщина, не старая еще, но уже померкшая, принуждавшая себя смеяться. И эта гримаса делала некрасивым ее красивое лицо. Она видимо горела нетерпением скорее рассказать нам о самой себе как можно больше, выставляя себя с выгодной стороны.

- Как приятно встретить интеллигентных людей, - говорила она упавшим голосом.- Я раньше тоже была интеллигентная и все принимали меня за дворянку, а теперь меня все принимают за доярку... - и она с усилием засмеялась.

- Вы не подумайте, что я отсталый человек с предрассудками; у меня дочь комсомолка. Но я все же не могу понять, почему теперь нигде нельзя услышать хорошего слова. Поверьте мне, я скучаю не по людям, а по хорошим словам. Откуда берется у людей столько сквернословия и ругательства, и как это носят они такую грязную тяжесть у себя на сердце! Точно плохие слова лучше, чем хорошие...

Она, повидимому, находилась под свежим впечатлением и мучилась обидой.

- Вот моя дочь не похожа на меня - ей все равно. Ее, например, обижает нежность и ласка. "Какие вы мещане!", возмущается она, когда я хочу ее приласкать.

- Что ты на меня доносишь! - запротестовала девица входя в столовую. Рыжие волосы на ней горели, высоко приподнятая грудь тяжело перемещалась при каждом движении. Это была здоровая девица, полная неизрасходованных {34} еще сил и желаний. Она имела привычку прищуривать свои светлые глаза, как будто присматриваясь к чему-то и, в тоже время, не прекращала говорить: