- Чего тебе? - отозвался мужик на ее крик.
- Дяденька накорми... - простонала девочка, и я не заметил, как она уже валялась у моих ног.
- Чья ты? - спросил я смутившись, и стал осторожно подымать ее с земли. Но она вырывалась из рук и ползала у моих ног, унижаясь, чтобы вызвать сострадание.
- Чья ты? - повторил я снова.
- Наших всех вывезли, а я осталась, - отвечала девочка, с трудом сдерживая слезы; она боялась плакать.
- Меня теперь отовсюду гонят, а я голодная и у меня все нутро болит... - и вдруг, как зверек, вскочила на ноги и повлекла меня в почерневшую от темноты траву. Здесь она быстро сбросила свое рваное платье и легла голая, привлекая меня к себе руками.
- Ложись дяденька... - просила она, - ложись... Тогда накормишь. Всех вас, дяденек, знаю...
- Что ты делаешь! - закричал я строго. - Встань! - и стал звать мужика, мирно разговаривавшего с кобылой. Пока он шел, смешно {42} и неловко переступая большими шагами через низкие кусты и едва видные канавки, я уже держал ее в руках, трепетавшую и совсем холодную. Временами девочка вскрикивала и скоро затихла, но не надолго.
- Помрет, несчастная... - сказал с уверенностью мужик, и пошел доставать со дна подводы рогожу, чтобы укрыть ее. При этих словах девочка вздрогнула и насторожилась - мысль о смерти поразила ее. Испуганными глазами она долго смотрела на меня, как-будто спрашивая: "правда ли это?", и просила защитить ег от этого страшного рокового слова.
- Ничего, - говорил я как можно спокойнее, утешая умиравшего ребенка. - Уже скоро приедем мы на колхозный двор и накормим тебя досыта. Ты не беспокойся - не все люди злые. Много теперь голодных людей, но есть и сытые. У председателя обязательно хлеб есть. Мы у него попросим, он даст... А потом я отвезу тебя в город, там есть школы и детские дома, там много таких бездомных детей, как ты... - и долго еще я рассказывал ей сказку о городской жизни, о людях, которые живут под крышей, спят на постелях и пьют чай со сладкими леденцами.
- Дяденька, - спросила она робко, - а какие бывают леденцы - они холодные?
Совсем счастливая, она скоро заснула, прикрытая рогожей. Неожиданно подул холодный степной ветер. Он шел низом, крадучись; он забирался под кожу, срывал рогожу со спящего ребенка, и вырывал из штанов мужика заплатанную рубаху. Молчавшие до того деревья - заговорили, черные кусты зашевелились, {43} и по траве пронесся приятный шопот живых голосов.
"Это к дождю", подумал я и просил мужика гнать быстрее. Он хотел что-то ответить и вдруг странно затих, обернувшись и пристально всматриваясь в спящего ребенка.
- Тормоши ее... - сказал он, наконец, опомнившись. - Не пускай ее спать... Голодные всегда во сне мрут.
Девочка неохотно пробуждалась, когда я громко будил ее, звал разными нежными именами. Она отстраняла меня своими слабыми руками и говорила жалобно:
- Оставьте меня... у меня все кишки болят...
Быстро соскочив с подводы, мужик снял с себя веревку, засаленную и всю в узлах, на которой держались его штаны, и туго затянул ею больную под самые ребра. По его ловким движениям было видно, что он умеет обращаться с умирающими от голода; он уверял меня, что этим способом многих удалось ему спасти от верной смерти.
Боль стала быстро утихать и в глазах ребенка зажглась надежда. Она заговорила оживленно, как перед смертью, не отпуская от себя моей руки:
- Ты меня, дяденька, не прогоняй. Ты, дяденька, делай со мной все, что хочешь... Ты меня, дяденька, держи при себе заместо собаки... - и совсем слабая, опять погружалась в опасный сон.
___
Когда наша подвода загремела по твердой мостовой, пробираясь между редкими избами {44} без заборов с потухшими огнями, село уже спало.
Близкое присутствие людей, мирно спавших в душных и тесных избах за крепко закрытыми ставнями и дверями, внушало спокойное чувство.
Страшнее всего казалось мне в эту ночь одиночество. Хотелось скорее услышать человеческие голоса, дышать даже этим тяжелым запахом никогда не проветренных изб, и вместе со всеми спать вповалку на голом земляном полу.
Но никто не впускал нас внутрь, никто не отзывался на наш стук, и еще тяжелее испытывал я одиночество среди живых людей.
Мы остановились среди дороги.
- Куда везти? - спрашивает мужик, и сойдя с подводы, тайком сворачивает из газетного лоскутка цыгарку. Повернувшись спиною к ветру, он долго выбивает из кремня огонь, ловит самокруткой искру и обо всем забывает.
- Вези в контору колхоза, - говорю я, - надо скорее девченку накормить, она уже пухнет.
Читать дальше